Оливер Кромвель

Кромвель придавал гораздо большее значение достижению социальной справедливости посредством реформы права, чем переменами в образовании и управлении. Терло, знавший Кромвеля как никто другой, написал Уайтлоку в 1654 году, что «реформация права и управления» была главной заботой Кромвеля[209]

. Несомненно, он разделял восторг тех товарищей по армии, которые (согласно Джону Куку, одному из судей, приговоривших к смерти Карла I), сказали в 1655 году, что «реформа права (была) великим делом, за которое они сражались»[210]

. Как было сказано, спиралеобразное движение «охвостья» в реформе права являлось главной причиной, по которой Кромвель глубоко разочаровался в парламентском процессе к апрелю 1653 года. Когда он снова обратился к парламенту в сентябре 1654 года, то выказал большую заинтересованность ходом реформы права на протяжении девяти месяцев с тех пор, как он стал протектором. Он (как он сказал) «стремился к реформе законов… и собрал вместе всех выдающихся личностей… чтобы обсудить, как законы могут быть сделаны простыми и краткими, и менее тяжелыми для людей, как уменьшить издержки во благо народа»[211]

. Для этой цели в первые месяцы протектората он вызвал в Лондон провинциального юриста из Глостершира, Вильяма Шеппарда, который уже заслужил имя в печати как юрист-реформатор и играл видную роль в разработке закона, изданного Кромвелем и его Советом в августе 1654 года, делавшего доступ в суд лорда-канцлера проще и дешевле. Это был лишь небольшой шаг вперед по сравнению с огромной программой правовой реформы, запланированных комиссией Хейла в 1652 году, но, вероятно, реформа, проводимая умеренными темпами, имела более надежный шанс на успех, чем поспешное и сеющее распри реформаторство, каким угрожала деятельность Бербонского парламента.

Если «республиканская» идея социальной справедливости являлась неотделимой частью того, что Кромвель подразумевал под «религиозной реформацией», другое — и несомненно более важное для него направление — это забота о расширении реформации, начавшейся в XVI веке, до реформации в сердце и душе каждого человека. Как было сказано, Кромвель отличался от подобных Харрисону, которые боялись, что религиозная реформация вызовет драматическую перемену в управлении, включая правление избранной элиты из религиозных людей до пришествия царствования лично Иисуса. В своей речи к парламенту 4 сентября 1654 года Кромвель изобразил это пророчество как «ошибочное мнение (членов) «Пятого монархиста», и предложил «мнение, которое, я надеюсь, мы все будем уважать, ожидать и уповать на то, что Иисус Христос уделит время, чтобы установить свое господство в наших сердцах, ослабляя испорченность и похоть и зло, которые здесь существуют, которые сейчас царствуют в мире больше, чем, я надеюсь, они будут в должное время»[212]

. Почти так же, как он приблизился к «республиканским» идеям социальной справедливости, видение Кромвелем внутренней реформации — «реформации нравов» — исповедовалось религиозными людьми по крайней мере с 1580-х гг. Для них и для Кромвеля реформация не будет завершена до окончательного успеха кампании против индивидуальной безнравственности — пьянства, сквернословия, богохульства, супружеских измен и сексуальной распущенности. Только когда свершится эта подлинная реформация, страна получит божье благословение.

Как и его религиозные товарищи, Кромвель считал, что главным способом подлинной реформации был союз религиозных судей и реформированной службы, который должен привести к тому, чтобы духовенство было представлено образованными и глубоко верующими людьми, годными для роли проповедников, способных указать своим прихожанам путь к нравственной и духовной реформации. Поэтому неудивительно, что основные реформы Кромвеля и Совета в первые месяцы протектората были разработаны, чтобы обеспечить назначение подходящих церковных служителей и чтобы неподходящие были изгнаны. Это было целью двух законов, изданных в 1654 году. Один из них в марте учредил центральную комиссию из 38 человек (которые стали известны как «трайеры»), которые должны были оценивать по достоинству всех претендентов на церковные должности, что-бы они действительно (как позже сказал Кромвель) были «людьми известной честности и набожности, православными и правоверными»[213]. В августе за этим последовал указ, учреждавший специальных уполномоченных в каждом графстве (прозванных «эжекторами»), которые должны были удалять служителей, обвиненных в «невежестве, непригодности, опозоренных в их жизни и в беседах или небрежных в их уважаемых профессиях и положениях».