Ольховая аллея. Повесть о Кларе Цеткин

И неожиданно Клара обрадовалась тому, что она именно такая: уже немолодая, что «все при ней», все приметы долгой, долгой жизни с ее редкими праздниками и большим трудом. Наверное, странно и неразумно радоваться своим сединам, но было в этом что-то правильное: в том, как она стояла на ступеньке вагона и обращалась, действительно, как старшая сестра, как ветеран, к этим солдатам революции, уже совершившим ее.

Клара заметила среди встречавших ее совсем молодого парнишку. На его русых волосах набекрень сидела солдатская папаха. Видно было, что в эту еще теплую пору он носит ее для лихости. Клара спросила, кто он, откуда. Ей перевели его ответ: он учился на токаря на Путиловском заводе и записался в красногвардейский отряд в самом начале. Клара спросила еще, почему полы его куртки сожжены? Это случилось в бою? И ей смеясь объяснили, что однажды ночью он заснул у костра и свалился в огонь.

В Петрограде Клару привезли в шикарную гостиницу, в которой не действовали ни водопровод, ни канализация. Ни лифт, конечно. Но номер оказался на первом этаже, и около мраморного умывальника, похожего на роскошное могильное надгробие, стояло цинковое ведро с водой. А уборную можно было посетить во дворе, где для этих целей были, видимо, недавно выстроены домики из свежего теса.

Клару спросили, что бы она хотела посмотреть в Питере, и она сказала, что хочет увидеть места, где зарождалась революция. Ее усадили в автомобиль, очень старый, наверное, созданный на заре автомобилизма, и повезли в Смольный.

Вечером Клара выступала на большой женской конференции, а на следующий день выехала в Москву.

Первое приветствие москвичей донеслось до нее в открытые окна вагона: знакомые звуки «Интернационала», исполняемого оркестром.

Вокзальная площадь словно кипела, и хотя люди были одеты более чем скромно, и даже бедно, толпа казалась нарядной от самой своей пестроты. А может быть, такой делали ее радостные и воодушевленные лица.

Это воодушевление на лицах Клара тоже отметит не раз за свое пребывание в России. В деловых ее буднях, на улицах, выдающих все признаки неизжитой разрухи, незаживших ран гражданской войны, бросилось в глаза, что кругом много смеющихся людей. Идут мужчины и женщины, плохо одетые, плохо обутые и — это видно — не очень сытые. Клара не понимает, о чем они говорят, но язык смеха — интернационален. Они смеются… Она никогда не видела на улицах столько смеющихся людей! Разве только где-нибудь на фешенебельных курортах. Но там смеялись богатые и бездельные люди, а эти были бедны и очень заняты.

Ленина Клара встретила тотчас по приезде, в Кремле. Ее пригласили в Свердловский зал, где он вел заседание. Он пошел Кларе навстречу, и когда он обнял ее и она близко увидела его небольшие глаза с естественным для них выражением дружелюбия, она удивилась, что он почти не изменился за эти годы. И так как заседание шло своим чередом и Ленин говорил на нем, — она могла рассмотреть его лучше. И опять удивилась тому, что он так мало изменился. Как будто бремя большой ответственности он нес без натуги, и волна народного доверия легко подымала его на свой гребень. И еще одно уловила она: его слитность с теми, для которых он говорил, знакомым Кларе движением руки словно передавая свою мысль залу, словно подавал ее как нечто материальное в этой своей протянутой руке…

В кремлевской квартире Ленина Клара встретилась с Надеждой Константиновной Крупской. Многое Клара поняла именно через нее, потому что по-женски умела читать детали жизни. Крупская заметно постарела, и видно было, что не столько от лет, сколько от болезни. Но странным образом лицо ее сохранило то, что составляло когда-то, наверное, главную его прелесть: взгляд немного выпуклых глаз был удивительным, зеркально чистым и теплым.

Она очень понимала и ценила юмор, и так как немецким языком она владела свободно, то часто смеялась каким-то словам Клары. Смех ее был негромкий, слегка припухлые губы розовели. Тогда миловидность ее проступала яснее, и живо можно было себе представить Надежду Крупскую совсем молодой. Кларе открылся спартански скромный быт семьи, в которой господствовал дух высокого интеллектуализма. И особенный, чистый, как бы разреженный воздух вершин, которым здесь дышали, в котором досадные мелочи жизни становились не обременительными, а часто — и забавными.

За обедом у Ленина подавали жидкий суп с редкими лапшинками и маленькими кусочками мяса. А на второе — наоборот: кашу с большими твердыми крупинками. Клара очень смеялась, когда Владимир Ильич сказал, что эту кашу называют «шрапнелью».

— Если такой обед подают Председателю Совнаркома, то что ест обыкновенный рабочий? — спросила Клара.

Ленин с улыбкой ответил, что в общем — то же…

Разлили морковный чай из большого жестяного чайника и Клару научили пить чай вприкуску. А когда кто-то заметил, что, мол, скоро трудности будут позади, Клара продекламировала строки Гейне:

А хлеба хватит нам на всех —Устроим пир на славу!

И за столом подхватили: