Оловянное царство

— А ты изменился, — добавил Амброзий. — Человек, как гадюка отрубивший мне руку, не стал бы беспокоиться о жене, как влюбленный мальчишка. Ты размяк, Вортигерн.

— Убирайся отсюда.

Он давно хотел ненавидеть императора и заставлял себя помнить о его лжи, но лениво признавал полную несостоятельность этого плана. Видно, он дошел до той грани, когда ему нужен хоть кто-то, хоть последний мерзавец, но единственный товарищ, чтобы не быть одиноким. Юная царевна Моргауза и ее бриттский раб, подавшийся в няньки. Он и Вортигерн, которому нельзя доверять. Амброзий сжал кулак на левой руке, вспомнил, сколько силы было в отрубленной правой.

Говорят, в Риме почти сто лет как новая вера. Говорят, в ней принято бездумно прощать и не мстить. Значит, вот как оно называется. Что ж, хотя бы он такой не один.

— Я отправлю своих искать Маркуса. Не беспокойся.

Вортигерн не ответил. Центуриона сейчас не беспокоили ни приграничные земли, ни оскал Лодегранса, он хотел добраться до своей постели, укрытой шкурами, упасть в нее и не просыпаться до вечера. Сломавший ему жизнь — теперь его единственный друг, саксы, с которыми он воевал последнее множество лет — теперь преданные союзники и вроде бы неплохие ребята. Жизнь должна становиться сложной по молодости, а не тогда, когда пора уходить на покой. Его оказался мудрее собственный сын. В арки крепости задул ветер первой летней грозы, и Амброзию показалось, что сулит он только новые беды. Утер прибыл в Повис, и тот вновь перестал быть обещанным домом. Далеко ли от Повиса до Галлии? «Долгие недели пути и еще множество лет», он помнил, как тогда ответил возлюбленной.

— Ну что же — брат. Ты неплохо устроился. Как я посмотрю.

Центурион, не раздумывая, даже не глядя, кто стоит за спиной, развернулся и нанес удар здоровой рукой.

— Ублюдок!

Его левый кулак был перехвачен железной, крепкой ладонью Утера. Один резкий поворот — и от вывиха Амброзий на месяц мог бы лишиться и этой руки.

— Я тоже не люблю, когда повсюду много народа. Не удается толком поговорить. Ну же, угомонись, а то Вортигерн тут же примчится.

— Кого ты обманываешь, ты не убьешь меня здесь, — выплюнул Амброзий ему в лицо. — Ты не уйдешь отсюда живым.

Утер неожиданно отпустил его. Суставы болели, ему было тошно от осознания, насколько он все же слаб и беспомощен по сравнению со своей прошлой жизнью. Он жалок, да, именно жалок, только остатки нелепой гордости удерживают его от побега и скитаний отшельника.

— Знаешь, Вортигерн был прав лишь отчасти, — проговорил Утер. Брат был крупнее него и всегда сильнее в рукопашном бою. Амброзий вспомнил, как быстро тот победил его в прошлый раз — связав и отдав в плен Лодегрансу. — Я удивлен, что ты остался в живых. Но признаться… я очень на это надеялся.

Амброзий решил, что ослышался.

— Иди и утопись, — горько ответил он. — Меня тошнит от твоей лжи.

— Нет, ты меня выслушаешь.

Утер схватил его за здоровую руку. Амброзий выругался — теперь он не мог даже взяться за меч.

— Напряги свою память, братец, — зашипел ему повелитель Стены. Он беспокойно оглядывался по сторонам, высматривая по углам слуг императора. — И прибереги свой гнев для кого-то другого. Ты еще был в сознании тогда, я ведь помню… До того, как я вырубил тебя. До того, как отдал Лодегрансу, Вортигерну — ты ведь помнишь, что я тогда сказал «прости меня» так, чтобы не слышал ублюдочный сакс.

Хохот и отборная ругань вырвались из груди центуриона.

— Чтоб ты сдох! — проговорил наконец Амброзий сквозь смех. — Ты думаешь, я прощу тебя? За одно лишь гнилое «прости»? Ты думал, что отправляешь меня, своего кровного брата на верную смерть или рабство! Твое предательство больше всех обид, нанесенных мне Вортигерном!

— А что, если я скажу тебе, что никакого предательства не было?

Амброзий смотрел на своего брата и понимал, что в это мгновение ненавидит и презирает его сильнее всего. Не было? Да и что с того, если не было? С надеждой на лучшее и для собственной выгоды Утер без труда пожертвовал им. Не это называется преданностью.

— Что ты несешь?

— Вортигерн приказал доставить тебя в Повис, верно? Я знал, что он не убьет тебя, в противном случае он приказал бы это сделать на севере. Да, я знал о его шахте, знал и о том, что он сделал с тобой — да! — рявкнул Утер. — Я служил ему и его саксам, я сам предложил ему это, но лишь для того, чтобы мы сами не откинули ноги. Ты помнишь ту зиму, брат, помнишь? Ее бы никто не пережил в форте, если б не я! Где бы ты был, Амброзий, со своей гордостью и одной рукою, если б не я? Вы все боитесь замарать свои нежные ручки…

— Я центурион остатков победоносного Валериева легиона, — жестко ответил Амброзий. — Мне бы отмыть свои руки, а не замарать.

— Я отдал тебя Вортигерну, я! Я намеренно это сделал, Амброзий. Мы теперь оба здесь, ты приближен к нему. Кто теперь помешает нам изгнать эту заразу с островов и восстановить прошлый порядок?

— Ты сумасшедший.