Оловянное царство

Амброзий плохо понимал, как они умудрились все потерять буквально за несколько дней. Да, Вортигерн прав, все это — богатство, союзы, Ровена и олово — все это принадлежало ему, но хочет тот или нет, он, Амброзий Аврелиан, Полу-бритт, стал его правой рукой. Эти провалы бьют его столь же сильно. Кто владел этим оловом, тот владел всем.

— Как он сумел? Ты знаешь — это немыслимо.

Амброзий глядел прямо на Вортигерна, оба знали о чертежах, оба знали о тайных ходах — и никто кроме них. Внезапно, внутри у Амброзия похолодело. На мгновение он представил, как император обвиняет его, центуриона, в предательстве, как не слушает оправданий, а через миг его голова красуется на пике на воротах Повиса. Картина с отрубленной головой в окружении воронов встала перед глазами так ярко и остро, что ему стало страшно — вдруг это видение, как тогда, перед битвой с уладами. Как у Мирддина. Он заставил себя вдохнуть глубоко, и ещё раз. Кровь в ушах перестала стучать. Вортигерн смотрел на него с той же горечью, но не спешил обвинять.

— Карты с ходами были украдены, — сказал солдат-император, заставив его замолчать. — Да, я сказал Утеру. Нынче утром. Сперва получил вот это послание, — он кивнул на скомканное письмо. — А затем понял, почему оно вообще существует.

Он сжал кулак, и костяшки на руке побелели.

— Ублюдочный Лодегранс… Твой выкормыш, Утер. Пёс укусил не одну руку, которая кормила его.

— Я потерял не меньше твоего, — брат огрызнулся. — Зимой по снегу к Стене снова явятся пикты — где я возьму средства и деньги на оборону и войско?

— Ты всегда выживал, как крыса в подвале. С тобой ничего не случится. Повелитель…

Утер заскрежетал зубами, но Вортигерн уже не смотрел на него. Он сел на место, подпёр подборок рукой, а взгляд его стал отсутствующим и далёким, будто сквозь пустоши вереска и тумана император прозревал вероломного Лодегранса в венце из черных игл касситерита.

— Сакс остаётся саксом.

— Что ты хочешь сказать?

Мысли Амброзия были рассеянны, точно мошки позднего лета. Лодегранс захватил оловянную шахту — зачем и какими силами, чего он добился, кто помог ему выкрасть карту подземных ходов, в конце концов — кто из его шайки умеет писать? «Сакс остаётся саксом». В его сердце внезапно похолодело. Да, Лодегранс и его свора — ублюдки, каких поискать, но Ровена ведь тоже из них. Разве могла она, золотая Ровена, золотая пташка Повиса — предать? Нет, Вортигерн бы ей не сказал. И она не способна на это.

Император оскалился, точно пёс

— Ясное дело, это бретвальды. Чего проще. Они мстят за сестру. Вообще-то… Их даже можно понять, — Вортигерн произнес эти слова спокойно и мрачно, будто разрушенный брак нимало не беспокоил его. Олово и жена на весах шли в одну цену. — Они оскорбили меня. Я — их. Месть саксов была делом времени, но я не знал, что им известно так много. Я думал, они захватят земли северней Кантия.

Император сжал кулаки.

— У этих ублюдков один стоит за другого горой, — хмуро добавил Утер. — Даром, что Хенгист и Лодегранс ненавидят друг друга, они оба саксы. А значит любой из нас — ты, я или Вортигерн — в их глазах мы не стоим почти ничего. Пока не вгоним топор им между лопатками.

Амброзий помнил, как он, Хенгист и Хорса пили мед на троих. Как им прислуживал Мирддин. Ему до сих пор не верилось, что саксы предали их, хотя все походило на это. Они были верны, пока был союз. Союз распался. Осталось лишь два враждующих племени, и друг другу они ничего не обязаны.

— После пира, — Утер замялся. — После того… пира Лодегранс не ушел вместе со всеми. Он остался, прикинулся моим человеком — признаться, мы неплохо ладили с ним. На другой день я отослал его с приказом в форт Банна, а сегодня мы получили вот это. Грязный пройдоха. Использовал это время, чтобы разнюхать и выкрасть карту с ходами, а потом соединился с основными силами Хенгиста. Мы так считаем. Он пишет, что у него есть три сотни людей.

— А ещё он пишет, что ходы они завалили, — добавил Вортигерн. — Это значит…

— Это значит, что крепость мы отобьем только многолетней осадой, — закончил Амброзий.

Император кивнул. Амброзий понял, что до сих пор не услышал обвинений в предательстве. Голова была на плечах, а не в плетёной корзине, это путало и смущало. Последние месяцы его жизни, как сон. Сон тягучий, длинный и странный, путанный, как видения Мирддина, и, Амброзию казалось, что он уже из него не очнётся. Надо отрастить в нем жабры, как диковинной рыбе.

— Что говорят Хенгист и Хорса?

— Письмо только от Лодегранса. Но я направил в Кантий гонца. Не думаю, что он вернётся живым. Мы вступаем в долгую битву.

Лицо Утера изменилось при слове «мы». На нем промелькнула тень, что-то неясное, неуловимое, будто крыло воронов Морриган, но затем его губ коснулась улыбка. Первая за множество лет, к добру или к худу.