Ома Дзидай

Три реки – ярость, горе и всепожирающая ненависть – слились в одну. Острием вниз оружие вошло в почву по древко. Я бросилась на колени к трупу любимого, рыдая.

Пальцы загребли уголки дзукина и сорвали его с Наоки. Я принялась гладить горячие щеки, узкие губы, невыразительный подбородок, тонкие брови. Вдыхать смрад порванных кишок. Пачкаться родимой кровью, обнимая возлюбленного.

На высокий лоб при падении опустилась прядь янтарных волос. Медовые глаза заиндевели. Наоки покинул этот мир, и его смерть была на моей совести.

– Прости меня… Прости! – шептала я, всхлипывая. Кричала сквозь плач. Недвижимое лицо покрывалось несчетными поцелуями, умывалось моими слезами.

Из лесной чащобы донесся стук конских копыт…

Глава шестая. Узы Родства

93-ий день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Разговор длился битый час. Мы поднялись на крепостную стену. Оттуда открывался вид неподдельной красоты.

– Гляди, Мидори, – ласково призвал хозяин замка.

– Чудесная картина, – беспокойно отозвалась я, подойдя к краю. – Я совсем забыла родной город. Здесь он как на ладони.

– Фурано ждал тебя. Ждал и я.

Я глубоко вздохнула:

– За двадцать лет нисколько не изменился. То же самое можно сказать о тебе.

– Но не о моей малютке, – оживленно отметил отец и простодушно захохотал. – Заметно подросла. Однако для меня ты всегда будешь ребенком.

– Пусть так.

Меня одолевала грусть. Чтобы отвлечься, я перевела взгляд на город, растянувшийся под ногами.

– Стою здесь, и кажется, будто мне снова пятнадцать.

– Ты ведь любила прохаживаться по стенам в круговую, – припоминал даймё.

– Потому что ты не давал выходить из замка, – холодно добавила я.

– Коногава пока не зовет тебя в Ому⁴⁷. Так что гуляй, где хочешь. Больше не стоит за тебя бояться. Ты куноити. Лучшая из лучших, раз напрямую сёгуну служишь, – Речь его под конец напомнила рокот молнии.

– Тоже мне! – фыркнула я.

Негодование подавил шепот. В мой невольничий путь тыкали все, кому не лень.

Отец уличил неприязнь, но притворился, что ничего не слышал. Он продолжил говорить о своем. А я погрузилась в раздумья.

Закатное солнце бросало на город цунами живительного света. Дома залило медью. Верхушки деревьев обуял губительный пожар. Река Тикума⁴⁸, которая змеилась вдоль Фурано, стекала с гор потоком серебра.

Люди сновали туда-сюда, как стаи рыб в море. Они напоминали скопище разноцветных пятен, как если бы радуга упала на землю и расплескалась тысячами брызг.

Остывающий воздух разносил благоухание весенних цветов. Оно таяло в пошлом многообразии запахов пищи и пыли, разносимой красным ветром.

Скоро город накроет звездное Наднебесье⁴⁹.

– Мидори.

Голос даймё прозвучал туго и ровно, напоминая бамбуковый ствол. Услышав его, я сразу оробела и взглянула на хозяина замка.

Урагами Хидео был как никто другой чуток. Он разглядел тень задумчивости на моем лице. И дал побыть наедине с собой, не сердясь, что его перестали слушать.

– Да, отец?

Смущает звать его так. Особенно теперь.

Когда я была маленькая, мы виделись редко. Он пропадал в разъездах. Я сидела с нянечками, его женой и другими домочадцами. А потом покинула замок.

Тогда о каких кровных узах шла речь?

– Ты правда рада быть здесь?

Он робко улыбнулся.

Отец подошел со спины и приобнял за плечи. В глазах витала обеспокоенность. Даймё медленно вел к чему-то важному, а озвучить не решался.

Его настрой я разделяла. Пока.

– И да, и нет. – Мысли путались. Но молчать не стала. – Есть вещи, которые хочется сказать и спросить. Не знаю, с чего начать…

– Не торопись. Давай по порядку, – подбадривал хозяин замка. – Я весь внимание.

Он поглаживал предплечья. Ощущения приятными не назовешь – все равно, что по юкате⁵⁰ ползали цикады. Тело закололи мурашки. Хоть руки убрал после.

– Стоит начать с горькой правды. – Голос задрожал.

Я отвела глаза прочь. Горло точно сдавила чья-то рука. Все дальнейшие слова срывались с губ отрывисто, нехотя.

– Похоже, я никогда не найду в себе сил простить тебя.

– О чем ты, дочь моя?

Он все понял. Просто вытягивал из меня правду понемножку.

Я повернулась к нему.

– Ты превратил мою жизнь в страшный сон наяву. Само рождение мое незаконно. Одна большая ошибка. Твоя сделка с совестью!

Любой отец одарил бы сварливую дочь размашистой пощечиной. Но не этот даймё. Урагами Хидео хранил самообладание даже тогда, когда остальные сорвутся.

– Кажется, я разучился выказывать привязанность к семье, чтоб было видно. Вот, в чем моя вина, – размеренно произнес он.

Повеяло холодом, выбив из шеи стон.

– Я не попрошу прощения: так раны не залечишь. Ненавидь меня, сколько угодно. Но для меня ты – желанный ребенок.

– Желанный?! – злобно прыснув, переспросила я и презрительно усмехнулась.

– Именно…

– Ну да, да ну! Я не знала ни детства, ни любви. Одна трепка от мачехи! Тебя никогда не было рядом. Никто… слышишь? Никто не считал меня Урагами!

– Пойми, невозможно пресечь преступления, совершаемые за спиной.