Омут памяти

Последние годы горбачевского правления были временем постоянных кризисов, то табачного, то мыльного, то еще какого-нибудь. Я не могу отделаться от впечатления, что эти кризисы были созданы теми, кто выступал против Перестройки. Они взвинчивали людей и били по Горбачеву.

Особенно мне запомнилась история с мылом и стиральным порошком. Вдруг в стране не оказалось этих товаров. Шум, гам, статьи в газетах. Горбачев выносит вопрос на Политбюро. Идет обсуждение, принимают какое-то решение, Горбачева заверяют, что все будет в порядке. Однако положение остается прежним. Снова Политбюро. Повторяется все с самого начала. Принимается решение закупить "новый дефицит" за рубежом. И снова скандалы по всей стране. Горбачев в бешенстве. Опять Политбюро. Михаил Сергеевич ужесточает свои высказывания. Спрашивает: в чем же дело? Может кто-нибудь сказать, что же происходит?

И тут Александра Бирюкова, секретарь ЦК по легкой и пищевой промышленности, с наивным удивлением ответила:

— Так, Михаил Сергеевич, мы же около тридцати заводов, производящих эту продукцию, закрыли.

— Как закрыли? — с неменьшим удивлением и даже с растерянностью спросил Горбачев.

— Так из экологических соображений. Протесты жителей.

Михаил Сергеевич был буквально подавлен. Но вывода, что за этим стоит не простое разгильдяйство, а политические махинации, он не сделал и на этот раз. Для меня понятно, что Александра Павловна не имела к этому никакого отношения.

Еще пару примеров. Меня в разное время посетили делегации Израиля, интересовавшиеся экономическим сотрудничеством. Глава первой делегации в ранге министра предложил продать нам любое количество автоматических пекарен, причем по сниженным ценам. Объясняли такое предложение желанием помочь России. Я сообщил об этом властям Москвы. Все утонуло в чиновничьих столах.

Другой министр предложил продать нам зернохранилища разных емкостей и на тех же условиях, что и в случае с пекарнями. Я направил все данные, даже чертежи Егору Лигачеву. Он сказал, что предложение интересное. На этом все и закончилось. А продавали их тоже за полцены да еще с предоставлением кредита.

По-моему, пренебрежение к "маленьким" конкретным делам господствует и в нынешней экономической политике. Заело нас это умничанье с макросхемами, то есть с макрохимерами. А малый бизнес, решающее звено в российской экономике, остается бездомным, заброшенным.

Длинную историю имеет проблема конверсии. Она не один раз обсуждалась на Политбюро и на Президентском совете — и все без толку. ВПК вертелся как на шиле, но все же устоял, поскольку кукловодом ВПК были спецслужбы. Расходы на вооружение продолжали расти почти теми же темпами, что и раньше. Аргумент был один — конверсия дороже расходов на производство оружия. Я убежден: бездействие в области демилитаризации нанесло огромный ущерб демократическим преобразованиям. Это сейчас признает и Михаил Сергеевич.

Не буду перечислять другие факты. Повторю лишь, что КГБ оставался достаточно мощной организацией, чтобы тормозить экономические реформы. Централизованное управление умирало на глазах. Но его верные адепты продолжали поддерживать уже потухший огонь, старались всеми силами удержать позиции экономической власти — все планировать и все распределять. Система сопротивлялась всеми силами и на всех уровнях.

КГБ продолжал свою работу в том направлении, чтобы окружить Горбачева своими людьми и скомпрометировать тех, кто им мешал. О том, как Крючков и иже с ним пытались стреножить меня, я подробно рассказал в одной из глав о Перестройке. Активно собирались досье на наиболее активных деятелей демократического крыла в обществе — Г. Попова, А. Собчака, С. Станкевича, В. Коротича, Е. Яковлева и многих других.

О том, что КГБ удавалось удерживать систему двоевластия еще и при Горбачеве, свидетельствует пример, причем далеко не единственный. Где-то в конце апреля — начале мая 1988 года возник вопрос о возвращении в СССР знаменитого режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова. Я позвонил в КГБ, поскольку возражения шли с той стороны. Там категорически возражали. Сейчас я уже не помню их аргументы. Но в любом случае они говорили не только о нем, о его "подозрительных связях", но и о его жене, которая, мол, тоже не вызывает доверия. И все это происходило в 1988 году, когда все слова о демократии и свободе были уже сказаны. А вот КГБ, опираясь на социалистическую реакцию в партии, продолжал удерживать в своих руках половину власти, если не больше.

Я позвонил Шеварднадзе. Договорились не тратить времени на уговоры, а написать в Политбюро официальную записку. Так и сделали. Записку послали 4 мая 1988 года за двумя подписями. Согласие на выдачу визы было получено 7 мая. Вопрос был решен вопреки возражениям спецслужб.