Омут памяти

Но этого не произошло. Конечно, в отличие от некоторых демократов с разогревшимися головами, я не ожидал "манны небесной", но надеялся на здравый смысл западных политиков. В то же время я и сам, ослепленный восторгом от внутренних перемен, не сразу сообразил, что возможные инвестиции могут тормозиться не только определенными силами Запада, потерявшими рассудок от радости в связи с расползанием советской империи, но и самим ходом реформ в СССР, которые шли с невообразимыми потугами и без надежной законодательной базы. В любую минуту мог произойти срыв назад, опасность чего и подтвердили военно-фашистские заговоры в 1991 и 1993 годах.

Впрочем, на Западе появились и пионеры, желавшие помочь нашей стране. Таких энтузиастов, таких желающих было немало, но поскольку я не занимался экономикой, о многих фактах я не знал или знал по рассказам. Но бывали встречи и у меня. Я помню первого из крупных банкиров Запада — Хаммера. Среди других тем он вдруг заявил, что он, Хаммер, хотел бы помочь Советскому Союзу с установлением конвертируемой валюты. От имени, как он сказал, влиятельных людей Америки, включая крупнейших банкиров, он предложил девальвировать рубль в соотношении 12 рублей за один доллар. Мне показалось это интересным. Доложил Михаилу Сергеевичу, тот позвонил Павлову, который был в то время министром финансов. Как-то потом Горбачев рассказал мне, что Павлов категорически высказался против такого эквивалента. Вот если бы один к шести! Как это выглядит экономически на фоне сегодняшнего дня, судить читателю.

Однажды ко мне пришел известный финансист Джордж Сорос. Он дал мне подготовленную Фондом Сороса разработку о перспективах экономического развития СССР. Я прочитал ее. Она производила сильное впечатление. Мне запомнилось, что в ней была изложена концепция эволюционного перехода страны к рыночной экономике, причем с серьезными элементами социальной защиты. Эту записку я немедленно направил Горбачеву. Он сказал, что прочитал ее. Реакция наших экономических ведомств, в том числе и правительства, была глухой, равнодушной.

Более того, когда Джордж Сорос начал помогать нашей науке, выделяя гранты для ученых, КГБ написал записку в ЦК о том, что Сорос пытается повлиять на нашу идеологию, подкупает грантами ученых. То есть снова пошла в ход фальшивка сталинистского плана.

Итак, ЦК проигнорировал записку Сороса. Но КГБ не забыл, он организовал ряд статей против Сороса и его деятельности. Даже после путча, когда компартия снова оперилась, а Конституционный суд, на горе наше, восстановил ее в правах, в "Советской России" появилась большая статья против Сороса. Я увидел в ней основные положения секретной записки КГБ, направленной в свое время в ЦК.

Третьим был Кристиансен, президент "Дойче банка". Тема разговора оказалась для меня неожиданной. Он рассказал, что в свое время Михаил Горбачев договорился с Гельмутом Колем — канцлером Германии — о предоставлении более 3 миллиардов немецких марок в кредит, прежде всего на модернизацию легкой и пищевой промышленности. Кредит был выгодным, но, что особенно важно, адресным. Так вот, Кристиансен поинтересовался, куда подевались кредитные деньги. При этом рассказал следующую историю.

Когда был решен вопрос о кредите, немцы предложили отобрать по 250 предприятий с обеих сторон — передовые немецкие и устаревшие советские. Затем вывести предприятие на предприятие, договориться об объеме и характере работ, после чего "Дойче банк" открывает финансирование. Предполагалось, что уже через год-полтора советские предприятия начнут работать по новой технологии. Такой подход был одобрен министром иностранных дел Германии Геншером, но председатель советского правительства Николай Рыжков посчитал подобную схему, как сказал мне собеседник, вмешательством во внутренние дела СССР.

Итак, где же деньги?

Я не занимался экономикой и ничего не знал об этой сделке, но все же позвонил Горбачеву и сказал ему, что беседую с Кристиансеном, который интересуется кредитными деньгами. Михаил Сергеевич знал Кристиансена. Он сказал: "Заходите". Мы поднялись на этаж Горбачева. К нему в кабинет я вошел один, чтобы проинформировать о состоявшемся разговоре. Горбачев позвонил Рыжкову, того не оказалось на месте. Первому заместителю Рыжкова — Льву Воронину. То же самое. На работе был только Степан Ситарян — другой заместитель Рыжкова. Горбачев спросил: где деньги?

— Не знаю, — ответил Ситарян.

— Но как ты сам-то думаешь?

— Думаю, что распределили по республикам, подкормили ВПК да заткнули некоторые дырки в экономике.

Разговор закончился. Все ясно. Неприятно и грустно. Горбачев выругался, пригласил Кристиансена в кабинет, натянул на лицо улыбку и сказал, что он лично контролирует расходование кредита, поэтому беспокоиться не следует, а затем перешел на общие темы. Кристиансен ушел удовлетворенным.