Он придет

– Это было в шестидесятые, Оливия. В восьмидесятые ты остаешься дома и отмокаешь в горячей воде.

– Ха!

– Как Эл?

– В своем репертуаре. Все такой же экстраверт. Когда я сегодня уходила, он горбился над доской, что-то бормоча про пакистанскую защиту или еще какой-то наришкайт[52].

Ее супруг, Альберт Д. Брикерман, работал редактором шахматной колонки в «Таймс». За пять лет, что мы с ним знакомы, я не слышал от него и десятка слов подряд. Трудно было представить, что у него могло быть общего с Оливией, настоящей «Мисс Общительность» с тридцатых годов по нынешние восьмидесятые. Но они были женаты уже тридцать семь лет, вырастили четверых детей и вроде как жили душа в душу.

– Так ты в итоге ушла из собеса?

– Да, можешь поверить? Даже таких неподъемных людей, как я, можно снять с насиженного места.

– И что же тебя сподвигло к такому неожиданному решению?

– Знаешь, Алекс, вообще-то я бы спокойно и дальше там оставалась. Да, система прогнила – но какая система сейчас не прогнила? Я уже к этому привыкла. Как к бородавке на роже. Мне хочется думать, что я все равно была там на своем месте – хотя должна тебе сказать, что чем дальше, тем все там становилось печальней и печальней. Полная тоска. Как урезали финансирование, работать вообще стало некому, а народец словно с цепи сорвался. Уже и за социальных работников взялись. У нас одну девушку прямо в центральном офисе зарезали. Теперь в каждом отделении вооруженная охрана. Но какого черта, я ведь выросла в Нью-Йорке! А тут как раз мой племянник, сынишка моей сестры, Стив, закончил медицинский и решил стать психиатром – можешь поверить, еще один спец по душевному здоровью в семье? Это, наверное, такая безопасная форма протеста – папаня-то у него хирург… Короче, мы с ним всегда были близки, и он всегда шутил, что когда начнет работать, то спасет тетю Ливви из этого задрипаного собеса и возьмет к себе. И, не поверишь, все-таки взял. Написал мне письмо, сообщил, что переезжает в Калифорнию, поступает в эту группу и что им нужен социальный работник на постоянку – типа как я на это посмотрю? И вот я здесь, с окнами на пляж, работаю под началом маленького Стиви – естественно, я не называю его так при остальных.

– Просто классно, Оливия. Чувствуется, что ты довольна.

– Еще как довольна! В обеденный перерыв можно на пляж сходить с книжечкой, позагорать… После двадцати двух лет я действительно почувствовала, что живу в Калифорнии! Может, научиться кататься на роликах, как думаешь?

Представив себе, как Оливия, с ее комплекцией примерно как у Альфреда Хичкока, рассекает на роликовых коньках, я невольно расхохотался.

– А-а, насмехаешься! Ну погоди мне! – Она хохотнула. – Ну ладно, хватит автобиографий. Тебе ведь что-то надо?

– Мне нужна кое-какая информация о месте под названием Ла-Каса-де-лос-Ниньос, в Малибу.

– Детском доме Маккафри? Хочешь кого-то туда отправить?

– Нет. Долго рассказывать.

– Послушай, если это действительно такая долгая история, то, может, дашь мне покопаться в документах? Приходи вечерком к нам домой, и я лично тебе все передам. Буду возиться с выпечкой, а Альберт – медитировать над доской. Сто лет тебя уже не видела.

– А что собираешься печь?

– Штрудель и шоколадные бисквитики на скорую руку.

– Обязательно буду. Во сколько?

– Подгребай где-нибудь в районе восьми. Помнишь адрес?

– Не так-то много времени прошло, Оливия.

– Скажешь тоже!.. Послушай, не хочу изображать кумушку, но если у тебя нет подружки, то к нам только что одна молодая дама устроилась, тоже психолог. Очень милая. У вас могут получиться чудесные детки.

– Спасибо, но у меня уже кое-кто есть.

– Обалдеть. Приводи, покажешь!

* * *

Брикерманы жили на Хейворт-авеню, почти на границе Фэрфакс-дистрикт[53], в маленьком, покрытом бежевой штукатуркой домике с испанской черепичной крышей. На подъездной дорожке стоял громоздкий «Крайслер» Оливии.

– А мне-то тут что делать, Алекс? – спросила Робин, когда мы подошли ко входной двери.

– Любишь шахматы?

– Не знаю даже, как ходят фигуры.

– Насчет этого не беспокойся. Это из тех домов, где можно не придумывать, что бы такого сказать. Если тебе вообще выпадет шанс поговорить – считай, повезло. Ешь бисквиты. Наслаждайся жизнью.

Я поцеловал ее в щеку и нажал на кнопку звонка.

Дверь открыла Оливия. Практически не изменилась, разве что прибавила несколько фунтов – крашенная хной завивка, розовощекое открытое лицо… Облачена она была в бесформенный балахон с гавайским рисунком, который от ее смеха радостно заколыхался. Раскинув руки, прижала меня к груди, размером и консистенцией напоминающей небольшой диван.

– Алекс! – Отпустив, отодвинула меня на вытянутые руки. – И уже без бороды! Тогда ты был вылитый Лоуренс[54]. А теперь ну чисто студент!

Оливия повернулась и улыбнулась Робин. Я их представил.

– Рада познакомиться. Вам так повезло, он просто замечательный мальчик!

Робин покраснела.

– Заходите!