Он приходит по пятницам

– А не может ли… – начал он неуверенным тоном, и Миша чувствовал, что Холмс колеблется: говорить или всё же не стоит. – Не может ли эта самая Бильбасова оказаться ясновидящей? Иметь такой дар, или способность, видеть то, что еще не произошло, но уже готово произойти? Нет, ты погоди! – отреагировал он на встрепенувшегося Мишу. – Погоди, я сначала доскажу, а потом уж… Я не хуже тебя понимаю, что это дико звучит. Но ты всё же дослушай. Я как рассуждаю: мы, конечно, во всякие-такие штучки не верим, отметаем сходу мысли о чем-то подобном – нет ничего такого, и весь сказ. Но ведь люди – до нас – на протяжении многих тысяч лет все как один верили, что всё это не только возможно, но и реально существует. Все эти гадания, предсказания, пророчества. Мы считаем, что все они заблуждались. Но может ли это быть? Тебе не кажется, что такое всеобъемлющее заблуждение – одинаковое во всех частях света и во все без исключения эпохи – гораздо более удивительно, чем любое ясновидение? Можем ли мы утверждать, что жившие до нас люди – в массе своей – были сплошь легковерными, ничего не соображающими глупцами? Да, они были необразованными, неграмотными, у них не было той науки, которую мы знаем, но обыденный здравый смысл-то у них был? Могли же они наблюдать, сопоставлять, делать выводы? Вот предположим, я раз за разом предсказываю, где следует искать потерявшуюся корову или куда ворюга спрятал украденный полушубок – можешь ты это заметить и сделать вывод, что я обладаю таким полезным свойством: умею видеть то, что не видно другим? Знание какой науки тебе потребуется для такого вывода? Положим, ты не понимаешь, как я это делаю – я и сам могу этого не понимать, – но заметить-то этот факт мы в силах. Почему же мы отказываем этим людям в адекватности их оценок и суждений? А может, это мы заблуждаемся, отметая с порога все такие необычные случаи? Мы укоряем их – все эти бесчисленные поколения – в том, что они слепо верили во все сказки, которые им рассказывали их деды. Ну, а мы-то разве не так поступаем в подобных случаях? Мы-то к чему апеллируем? В чем состоит наша доказательная база? Разве не в аналогичных сказках, которые рассказывали

наши деды, – то есть те несколько десятков образованных людей, что заложили фундамент современной науки? Можешь ты привести какие-то убедительные аргументы, доказывающие принципиальную невоз­можность ясновидения? Причем, подчеркиваю, такие аргументы, которые прямо или косвенно не опирались бы на научное предание

 – то есть те самые дедовские сказки? Не вижу я таких аргументов – более того я не вижу, чтобы кто-то их искал. Нет такого и не может быть никогда – вот и вся аргументация. И еще. Зайду с другой стороны. Ты знаешь, что такое радиоуглеродный метод датировки?

– Ну еще бы, – Миша даже слегка оскорбился. – Я ведь химик всё-таки.

– Вот. А представь себе, что археологу начала века представили бы данные, полученные этим методом. Принял бы он их? Не посчитал ли бы шарлатанами тех, кто утверждает, что вот этой полуистлевшей деревяшке четыре с половиной тысячи лет? Поверил бы он такому чуду? А ведь этот метод реально существует, и он дает реальную возможность таких, казавшихся чудесами, определений. Или вот еще: недавно разработали такой метод, который позволяет, взяв камни из какого-нибудь первобытного костра, горевшего, может, сколько-то десятков тысяч лет назад, определить, когда какие-нибудь неандертальцы последний раз зажигали этот костер. Слышал про такое?

Миша про этот метод тогда еще не знал, в чем честно и сознался.

– Ну да. Новый метод. Я сам только на днях про него услы­шал. Не понял, в чем там физическая сущность – да это и не важно. Ты лучше ответь: если бы я тебе сказал, – не ссылаясь на авторитет современной науки, а так попросту сказал, – что знаю человека, который умеет такое делать, ты бы поверил? Не посчитал бы, что я иду на поводу дедовских сказок и замшелых предрассудков? Да и стоит ли тут приводить примеры из каких-то наук? Вот, кто-то сказал бы в начале века студенту Петербургского столичного университета, что тот еще при жизни сможет видеть и слышать человека, который находится в закрытой со всех сторон комнате за несколько километров от наблюдателя. Не покрутил ли бы пальцем у виска этот студент – один из тех, кого можно считать цветом тогдашней образованности, – не посчитал ли бы говорящего за полусумасшедшего визионера, а то и вовсе за жулика? Почему же мы, прекрасно зная о множестве подобных примеров, поступаем точно так же, как только столкнемся с чем-то нам – современным людям – непонятным?