Она под запретом

— И ты не приехал. Даже не предупредил.

Он раздражённо дёргает плечами.

— Я не был даже на её похоронах. Что тебя удивляет?

— Что меня удивляет? — от его прямолинейного равнодушия я начинаю почти задыхаться. — Всё… Тогда для чего… То, что ты приезжаешь ко мне… И всё… И приглашение полететь с тобой?

Взгляд Арсения немного смягчается, а сам он делает шаг мне навстречу. Я моментально отступаю. Непроизвольно. Так само получается.

— Это здесь при чём? Моё приглашение в силе.

— Ты действительно не понимаешь? Думаешь, что можешь проигнорировать важный для меня день, а на следующий я буду улыбаться тебе как ни в чём не бывало?

— Я не знаю, на что ты рассчитывала, Аина. Если бы ты напрямую задала мне вопрос, планирую ли я присутствовать в годовщину смерти твоей матери, я бы честно тебе ответил, что не планирую.

Арсений снова это делает: подавляет меня своей рассудительностью. Но он не прав, я знаю, что он не прав! Потому что отношения — они не такие. Это всегда шагать друг с другом рука об руку, это поддержка во всём. Когда я подвернула ногу, в травмпункт приехал Данил! И даже если бы Арсений в тот момент был в Москве, он бы наверняка всё равно не приехал. Нашлись бы другие дела, поважнее.

— Меня это не устраивает, — высказываю я то, что давно хотела. — Не устраивает, что ты звонишь лишь тогда, когда тебе удобно. Не устраивает, что тебе совершенно наплевать на то, что я чувствую. Меня бесит твоя холодность… У тебя даже мысли не возникает написать мне сообщение или позвонить просто для того, чтобы поговорить. Как называется то, что происходит между нами? Уж точно не отношения.

На скулах Арсения гуляют желваки, взгляд сгущается. Если бы не эмоциональный раздрай, я могла бы позлорадствовать, что у меня получилось пошатнуть его обычную невозмутимость.

— Ты прожила со мной бок о бок четыре года. Ты когда-нибудь видела, чтобы я трепался по телефону или писал сообщения? Когда я хочу встретиться, я приезжаю. На остальное у меня попросту нет времени.

— Время всегда найдётся, если захотеть, — парирую я, сама удивляясь, насколько легко находятся веские контраргументы.

Арсений поднимает глаза к потолку, глубоко вздыхает и снова смотрит на меня.

— Ещё претензии?

— Да, есть, — перехожу я ко второй части своего обвинения. — Большую часть времени, что мы знакомы, ты вёл себя со мной отвратительно. У меня никогда не было семьи, и когда у меня появился шанс её заполучить, ты стал тем, кто постоянно всё портил. Твой игнор, твоя грубость в адрес моей мамы и твои саркастические замечания превратили моё юношество в ад! Если бы не ты, я была бы гораздо увереннее… Если бы не твои постоянные намёки на то, что я недостойна находиться в родстве с великими Авериными, сейчас моя голова не взрывалась бы от любой двусмысленной фразы. Из-за тебя я постоянно ощущаю, что делаю что-то не так… Что недостаточно хороша, умна и красива…

Я тяжело дышу. Так трудно выворачивать душу наизнанку, обнажать свои комплексы и слабости, мучившие меня годами. Но я больше не могу держать их в себе. Даже если это не поможет мне от них избавиться, я хочу выговориться.

— Я уже говорил, что эти обвинения тебе стоит переадресовать другому человеку. Твоя мать не давала тебе вздохнуть без комментария о том, что ты делаешь при этом неправильно. Ей слишком хотелось вылепить из тебя ту, кем ты не являешься.

— Замолчи, — шиплю я, сжимая ладони в кулаки. — Не смей упоминать мою маму, тем более сегодня.

Арсений хмурится, переступает с ноги на ногу.

— Мне жаль, если мои прошлые слова и поступки тебя задевали, — произносит он с запинкой. — У нас с тобой сейчас всё по-другому, не так, как раньше. Думаю, ты и сама это видишь. Но моё отношение к твоей матери от этого никак не изменится. Меня не будет и на следующей её годовщине, и через год, и через два тоже. Это моё право.

— Почему ты так её не любишь? Её все любили… — образ мамы снова оживает перед глазами, и из груди, как по сигналу, рвётся жалобное всхлипывание. — Моя мама была замечательной… Самой лучшей. Пётр её любил и Луиза тоже. Она была самым близким мне человеком…. Моим самым светлым воспоминанием… Как ты можешь быть таким жестоким?

— Я могу испытывать чувства к тебе, но я не обязан любить твою мать и отсиживать часы на её поминках. Тебе придётся это принять, если ты хочешь быть со мной и дальше.

— За что ты её не любил? Если тебе есть, что сказать, скажи сейчас… Мне нужно понять. Потому что её все любили… И Данил, и его родители… Все…

Я глотаю текущие слёзы и смотрю ему в глаза. Моя мама была достойна того, чтобы все её любили. Мне невыносимо знать, что кто-то способен думать о ней плохо. Тем более Арсений.

Его взгляд скользит по моей щеке, задевает подбородок и возвращается к глазам. «Скажи… скажи… скажи», — отчаянно тикает в висках.

— Людмила мне никогда не нравилась, и я её не уважал, — тихо выговаривает он. — Моего отца она была недостойна.

Недостойна… Жар, вспыхнувший в груди, обжигает лицо, гнев и боль за маму лишают меня контроля. Рука, висящая вдоль тела, взметается вверх, и в следующий момент я отвешиваю первую в своей жизни пощёчину.