Читаем Она развалилась полностью

В принципе повезло: других и вовсе на пароходах везли в Среднюю Азию, где вновь пошли погромы. Тех беженцев селили в новостройках, на вселение в которые стояли огромные очереди местных. В детстве я долго думал, ну почему же мы не поехали в Армению. Только потом я понял, что там была такая же кутерьма – ереванских азербайджанцев выгоняли точно так же, а значит, для нашей смешанной семьи это был совсем не вариант. Много беженцев из Баку потому и отказались от этой идеи, так как смешанные семьи были распространенной практикой в городе. Вообще бакинские армяне являлись синтезом культур, который мог стать шансом на примирение. Мама прежде всего воспринимала себя как бакинку и только потом как армянку. Поэтому логично, что вот таких полукровок в первую очередь отправляли на истребление.

В России нам долго не давали ни статуса беженцев, ни российского гражданства. Полная беднота – помню, как шоколадную конфету делили на четыре части, чтобы хватило всем. Спустя какое-то время жизнь стала налаживаться – как вынужденным переселенцам нам дали комнату в обшарпанном общежитии, мы съехали от дяди, а мама устроилась учителем.

Папа же пошел водителем автобуса, так как для него вакансий не было – он играл на духовых, а в музыкалке всё больше предпочитали пианино или гитару. Потом всё-таки нашли место – со временем ученики стали призерами российских конкурсов. Как семье учителей выделили муниципальную двушку – правда, пришлось расплачиваться. Маме звонили на рабочий телефон и ругались, что нам досталась квартира.

В школе как-то начались разговоры: "ох уж эти армяне, понаехали". Мама вмешалась: "Позвольте, но я же тоже армянка", и перед ней извинились, говоря, что имели в виду абстрактных приезжих. Это очень русская тема – для друзей ты хороший человек, пусть и Али, но посторонние кавказцы – это уже чурки. Например, со мной отлично общались те, кто ездил на "белые четверги" бить мигрантов в электричках. Самое смешное, что лидером был чувак с грузинской фамилией.

Когда были живы родители, то я не интересовался историей семьи, а в 10 классе их не стало. Сейчас большая часть моей жизни – это попытка понять, кто я. Вот приходишь в бюрократическую контору, говоришь на чистом русском, всё нормально, но как только сотрудник видит мою фамилию и имя, то людей будто подменивают. Это, конечно, ерунда – с этим можно смириться. Но мой брат – жесткий боец – после таких инцидентов порой приходил домой, едва сдерживая слезы. Именно поэтому брат с незнакомцами представляется Андреем, а я Димой. С азербайджанской или армянской диаспорами я также не контактирую – для них я чужой, который, в отличие от них, не может даже опознать человека по каким-то им знакомым приметам. Вот у меня, мол, характерная для армян округлость подбородка – я в ответ отшучивался, что это я просто ем много.

Со временем, конечно, притупляется ощущение инаковости. Давя тапочком тараканов в тесном общежитии, мне странно было слушать про сытую жизнь прежде. Если у брата – он старше на 10 лет – было детство, все эти пионерлагеря "Артек", кружки самодеятельности, танцы с кинжалами, то я был как пришелец, которого закинули в Коломну. Баку-то я не помню. Мое самое четкое воспоминание приходит, когда я засыпаю – мне снится, что я еще ребенок и иду к морю.

Материал подготовил Дмитрий Окрест

Нулевой Майдан

О выступлениях в Киеве в 1990 году глазами участника событий

"Первым Майданом" сегодня традиционно называют события конца 2004 года, в результате которых к власти пришел Виктор Ющенко. Но первое массовое выступление на майдане Незалежности состоялось задолго до "оранжевой революции", в октябре 1990 года. Знаменитая площадь тогда носила имя Октябрьской революции, а ее облик отличался от сегодняшнего.


– Возле Консерватории стоял циклопический Ленин и архитектурная группа представителей "народа". "Народ", понятно, был меньше, как и положено при изображении фараона с подданными. Фонтаны были и на стороне Консерватории, а не только на "рулетке" (так называлась противоположная часть Площади Октябрьской революции). Сейчас свободного пространства на Майдане (он так был назван в девяносто первом году) меньше. Существует теория, что правительство все годы прилагает усилия к размещению памятников, фонтанов, зеленых насаждений на Майдане. Ну, чтоб было меньше демонстрантов, – рассказывает Владимир, участник "революции на граните" 1990 года, урожденный киевлянин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
В лаборатории редактора
В лаборатории редактора

Книга Лидии Чуковской «В лаборатории редактора» написана в конце 1950-х и печаталась в начале 1960-х годов. Автор подводит итог собственной редакторской работе и работе своих коллег в редакции ленинградского Детгиза, руководителем которой до 1937 года был С. Я. Маршак. Книга имела немалый резонанс в литературных кругах, подверглась широкому обсуждению, а затем была насильственно изъята из обращения, так как само имя Лидии Чуковской долгое время находилось под запретом. По мнению специалистов, ничего лучшего в этой области до сих пор не создано. В наши дни, когда необыкновенно расширились ряды издателей, книга будет полезна и интересна каждому, кто связан с редакторской деятельностью. Но название не должно сужать круг читателей. Книга учит искусству художественного слова, его восприятию, восполняя пробелы в литературно-художественном образовании читателей.

Лидия Корнеевна Чуковская

Документальная литература / Языкознание / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное