Она развалилась

Ленинград – культурная столица, и здесь даже существовал свой рок-клуб[80], где на улице Рубинштейна с восемьдесят первого года постоянно шли концерты. Рок-клуб был создан, чтобы держать музыкантов под контролем, и цензура безусловно была. Сидел официальный литсотрудник – одна очень внимательная к деталям дама, которой и приносили тексты на одобрение, – она что-то пропускала, ну а что-то вычеркивала. Руководство клуба рассказывало мне, как отчитывалось перед кураторами из КГБ – сотрудники информацию внимательно воспринимали, но в дела не вмешивались и свою волю не навязывали. Их цель заключалась не в управлении рок-движением, а в необходимости быть в курсе всего.

Именно поэтому в Ленинграде не было практики квартирников, как в Москве, где из-за невозможности выступать публично играли акустические сеты на квартирах и дачах. Только в восемьдесят пятом году по образу и подобию аналогичной структуры создали Московскую рок-лабораторию[81], где также были гэбэшные кураторы.

Мне и самому нравилось делать концерты – больше всего привлекали панки "Автоматические удовлетворители"[82], "Кино" и Александр Башлачёв. Я был человеком публичным, поэтому концерты устраивал у себя, в гостях у известных друзей или в маленьких молодежных театрах. Просто обзванивал около тридцати знакомых и назначал место встречи. К примеру, приезжал Башлачёв ко мне погостить несколько недель – вот мы и организовали вечеринку.

Коммерческие квартирники устраивались по-другому, так как конспирировались – встречались у метро, и никто, кроме провожатого, не знал, куда идти. Я за свою работу никогда не брал деньги – все квартирники были бесплатными, а на коммерческих пришедшие скидывались пятерками-червонцами. Мне неизвестно, были ли какие-то специальные облавы на подобные тусовки – ведь в основном это были частные территории, и милиция могла нагрянуть, только если жаловались соседи. Обычно жаловались, если играла громкая музыка либо на лестничной площадке бухали. Чтобы не подставляться, посетители обычно вели себя тихо, и никакого звукоусилителя никогда не было – концерты ограничивались акустическими гитарами.

С начала перестройки рок попёр со страшной силой: "Кино", "Наутилус Помпилиус" с Урала, "ДДТ" из Уфы стали звездными командами. На какое-то время русский рок реально стал самой главной музыкой в стране – песни крутили по радио и телевидению, граждане буквально ломились на концерты. Рокеры вышли из подполья: теперь их не преследовали за тунеядство, они играли уже не в театральных залах для избранных, а на стадионах и во дворцах спорта. Я много общался на тему музыки и ее революционного потенциала со своим отцом[83], но не могу сказать, что он сильно интересовался русским роком. Всё-таки в первую очередь его привлекала Латинская Америка, и, хотя перестройку он воспринимал с энтузиазмом, происходящее в стране у него стояло на втором месте.

Русский рок долгое время был запретным плодом, который распространялся нелегальным образом. Исторически сложилось, что западная музыка была крайне популярна, начиная со второй половины шестидесятых годов. Тогда слушали буквально всё – от глубокого подполья до ансамбля "АВВА". Русский рок был менее заметен – ведь его нигде не было, а ту же "АВВА" хоть можно было купить на заводе грампластинок "Мелодия". Как-то выделить типичные черты слушателя тех лет проблематично – это был не представитель какой-то субкультуры (готы или эмо), а самый обычный советский молодой человек – лет 20-30, нередко с высшим образованием. В плане содержания песни отвечали запросам эпохи реформ, поэтому "Скованные одной цепью" Кормильцева, "Мы ждем перемен" Цоя, "Поезд в огне" Гребенщикова стали неформальными гимнами тех надежд. Песня "Революция" от "ДДТ" лучше всего описывает ту эпоху:

"Два пальца вверх – это победа,

И это два пальца в глаза.

Мы бьемся насмерть во вторник за среду,

Но не понимаем уже четверга".

Можно долго говорить, почему на фоне таких бурных восьмидесятых рок столкнулся с кризисом. Во-первых, одни погибли (Майк Науменко, Цой, Башлачёв, Янка), другие эмигрировали (Жанна Агузарова, Влад Шумов, Владимир Кузьмин) – в свое время я помог с зарубежными турами "Браво", "Звукам Му", "Телевизору". Отчасти моя книга "Тусовка. Что случилось с советским андеграундом" именно об этом. Через десяток портретов главных лидеров русского рока я описывал те минусы, которые принесла гласность, – ведь прежде казалось, что она несет только благо. Я писал, как разложился андеграунд: люди погнались за деньгами, заграничной карьерой, либо просто потерялись, когда начались глобальные изменения.

В отличие от моей предыдущей книги "Назад в СССР", впервые рассказавшей о советском роке, интерес западного читателя был меньше – всё-таки перестройка закруглялась, и сменилась тема новостей. Мои высказывания нравятся не всем – со сцены про меня неодобрительно говорили и пели Егор Летов, "Чайф", "Крематорий", "Тараканы". Последних я, к примеру, назвал декоративными панками, ведь в Москве не было настоящих свирепых панков, как в Питере или в Сибири.