Генри тянется к тумбочке и достает из ящика пакетик фольги. Он разрывает упаковку, и звук режет мне слух. Я откидываюсь на подушки и наблюдаю за его движениями. Нависая надо мной, он смотрит на меня с нежностью и милой улыбкой. Волосы косо падают ему на лицо. Мое сердце переполняется чувством, и мне хочется тотчас отдаться ему. Мне повезло, что я с Генри. Это я знаю точно.
– Готова? – спрашивает он.
– Да, – без колебаний отвечаю я.
– Ты такая красивая. – Его слова тонут в моих волосах, и я зажмуриваюсь.
– Ты тоже. – Я зарываюсь лицом в его грудь и представляю себе кого-то с более темными волосами и чуть кривоватой улыбкой. Но он появляется фрагментами, чередой вспышек. А потом и вовсе исчезает, и перед глазами возникает еще один образ. Фотография Шайлы и Грэма в школьной форме, тесно прижавшихся друг к другу. Фотография, которую я порвала.
Пот Генри падает на меня тяжелыми каплями, и мне вдруг становится невмоготу. Но Генри пыхтит надо мной, издает возбужденные звуки. Он не позволит себе остановиться, пока не убедится, что мне хорошо, что я удовлетворена, поэтому мне приходится стонать и откликаться на его толчки. Я делаю все то, что обычно служит для нас сигналом наступления кульминации. Это проще, чем объяснять безумие в моем мозгу и откуда оно вообще взялось.
Через пару мгновений Генри наконец испускает медленный, долгий вздох, содрогаясь всем телом. Потом тяжело плюхается рядом со мной.
– Джилл, – шепчет он мне в ухо. Я выкатываюсь из-под него, и наши тела отлепляются друг от друга с влажным чмокающим звуком. К счастью, моя грудь прикрыта, и я натягиваю шелковистые простыни до самых бедер. Он оборачивает руку вокруг моей талии. – Это было потрясающе.
Еще в восьмом классе мы с Шайлой ради забавы искали, как звучит слово «оргазм» на разных языках. Оказывается, французы называют его
– О боже, – сказала Шайла. – Ты ведь понимаешь, что это значит, да?
– Что? – спросила я, хватаясь за надорванный смехом живот.
– Каждый раз, когда парень кончает, частица его умирает. Ну не извращение ли?
У меня перехватило дыхание.
– Нет, не может быть!
– Ты понимаешь, кто мы в таком случае? – Не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Сильные. Могущественные.
Теперь всякий раз, как это происходит с Генри, я думаю о Шайле. О маленькой смерти.
– Эй, вернись ко мне. – Он притягивает меня к себе, берет мое лицо в ладони, и я смотрю на него так, как не смотрела все эти недели. Его глаза широко распахнуты, ищут мой взгляд, а волосы, обычно идеально уложенные, слегка взъерошены и влажные у лба. Ресницы у него густые и длинные, как у мультяшного персонажа. Думаю, он мне полностью доверяет. В такие моменты он наиболее уязвим. Все, чего я хочу, – это сбежать.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Да.
Этого ему вполне достаточно, потому что он крепко обнимает меня, и мой подбородок упирается в его плечо, вылепленное из мышц.
– Ты тоже кончила, правда ведь? – шепчет он мне в волосы.
– Мм-хм, – придумываю я на ходу, пытаясь представить себе свою маленькую смерть. – Конечно.
12
Если говорить о родителях учеников «Голд Кост», для них планирование поступления в колледж начинается с той самой минуты, как их чадо в темно-синем блейзере проходит через медные ворота школы. На спортивные тренировки дети надевают толстовки с эмблемами вожделенных университетов. Йель, Гарвард, Принстон. Пенсильванский, если хочешь жить весело или срубить денег. Уэслиан, если охота выпендриться. Стэнфорд, если ненавидишь своих родителей и мечтаешь сбежать.
И тот, кто к началу выпускного года еще не решил, куда подать заявление, автоматически попадает в разряд лузеров с туманным будущим. Приемным комиссиям плевать на то, как сильно ты хочешь попасть в колледж или как скоро с момента выхода из материнской утробы осознал, что это твоя судьба – стать бойцовым бульдогом, ревущим тигром или кем-то еще. Но, в нашем понимании, кто бы куда ни решил поступать, первыми принимают избранных, заслуживших такую привилегию. И если тебя зачисляют по каким-то иным соображениям, готовься к войне.
Еще девятиклассницей я наблюдала эту картину, когда Джейк Горовиц получил решение о досрочном зачислении в Принстон, а заявление Тины Фаулер отложили, даже несмотря на то, что ее родители были выпускниками этого университета, а сама она всегда ходила на тренировки по волейболу в жуткой неоново-оранжевой толстовке. Ярость Тины, устроившей Джейку разнос в пятницу за обедом, едва не привела к расколу среди Игроков. Все вздохнули с облегчением, когда она поступила весной.