Они хотят быть как мы

К тому времени я уже вернулась в дом, приходила в чувство, жалела себя, боялась, что пережитый стресс отразится на психике. Я и представить себе не могла, что меня ждет.

– Меня заковали в браслеты и отвезли прямо в участок. И той же ночью доставили сюда. Вот уже три года я сижу здесь безвылазно.

– А что это за место? – шепотом спрашиваю я.

Грэм вздыхает и откидывается на спинку стула.

– Исправительное учреждение. Типа колонии для несовершеннолетних, но помягче. Мы учимся по программе средней школы и можем получить аттестат, занимаемся всякими ремеслами вроде гончарного дела и прочей хрени.

Мое лицо, должно быть, выдает замешательство, потому что он все пытается объяснить.

– Система уголовного правосудия абсолютно несправедлива. Если ты богат, можешь рассчитывать на поблажки.

Рейчел фыркает в ладони.

– Так и есть, и это отстой, – продолжает Грэм. – Большинство из нас при деньгах. Тех, кто победнее, спонсирует какой-нибудь благотворитель или некоммерческая организация, или кто-то еще.

– Что…

– Я знаю, – говорит он. – Но меня собираются перевести в федеральную тюрьму, когда мне исполнится восемнадцать в июне.

– Вот почему… – начинаю я. – Это твой последний шанс.

Грэм кивает, и на его лице вспыхивает румянец, как будто от смущения.

Рейчел убирает руки от лица.

– Вот почему мы стали искать новые доказательства, – говорит она. – Кровь. Рубашка. Для нас это последняя возможность проверить все еще раз, прежде чем они упрячут его навсегда. – Ее зубы поблескивают, когда она прикусывает ярко-красную губу.

– Полиция допрашивала меня несколько часов, – говорит Грэм. – Целую вечность. Родителей не было в городе, они отдыхали на Каймановых островах, а Рейч не разрешили присутствовать на допросе. Так?

Рейчел кивает, кусая губы.

– Я все пыталась дозвониться Дэну Смозерсу, адвокату нашего отца. Он не брал трубку. Наши родители вылетели первым же рейсом, но было уже слишком поздно.

– Я просто сломался, проторчав столько времени в этой дурацкой допросной, совсем один. Копы скормили мне свою версию, и через какое-то время я взял да и кивнул. Сказал им то, что они хотели услышать. Я лишь хотел, чтобы все это прекратилось. Чтобы я мог вернуться домой. Я думал, что меня отпустят.

– Они даже ничего не проверяли, – тихо говорит Рейчел.

– Но разве родители не боролись за тебя? – спрашиваю я. Не могу себе представить, чтобы мои мама с папой позволили отправить меня в такое место. Они бы никогда не поверили в то, что я совершила преступление. И сделали бы все возможное и невозможное, чтобы защитить меня. Это я знаю точно.

– Отец просто хотел покончить со всем этим, – говорит Грэм. – Он готовился к встрече с каким-то крупным инвестором. Смозерс сказал, что так будет проще. Мол, судебный процесс лишь усугубит ситуацию. Придаст ненужную огласку. Маффи вообще не хотела ни во что вникать. Слишком много драмы.

– Они заключили сделку с Арнольдами, – вступает Рейчел. – Деньги в обмен на молчание.

Они обмениваются мимолетными взглядами.

– Много денег, – говорит Грэм. – Наши семьи связаны общей историей. Видимо, у них принято именно так решать проблемы.

– Черт знает что, – в сердцах бросает Рейчел. – Ни у кого не хватает духу противостоять несправедливости. Салливаны, конечно же, умыли руки и предпочли держаться подальше от всего этого.

– Догадываюсь, что с Карой ты не особо общаешься, – говорю я.

Грэм фыркает.

– Хорошая подруга. Ни разу даже не позвонила.

Я представляю себе, как отцы Грэма и Шайлы росли вместе, покупали участки земли в Хэмптонсе заодно с другим своим приятелем, Джонатаном Салливаном. Воображаю, как все они радовались, когда у них в одно и то же время родились дети. С восторженным умилением наряжали Грэма, Шайлу и Кару в одинаковые комбинезоны в голубую полоску, фотографировали своих малышей, ползающих по пляжным одеялам с монограммами. То, что случилось, разрушило все.

– Родители сюда ни ногой, – продолжает Грэм. – Маффи говорит, что я сумасшедший и больше ей не сын. Отец, как всегда, занят.

– Уж так занят! – Рейчел закатывает глаза.

– Они знают, что ты тратишь деньги из своего траста на экспертизу крови? – спрашиваю я.

Рейчел кивает.

– Но они не хотят вмешиваться.

Мы все замолкаем на какое-то время, и наконец Грэм тихо произносит:

– Одна ты никогда не отказывалась от меня. Ты – единственная, кто мне верит. – Он поднимает взгляд, и в его глазах блестят слезы.

Рейчел незаметно для всех сжимает его руку под столом, и я не могу не думать о Джареде и о том, что сделала бы для него то же самое, чего бы это ни стоило, пусть даже он ненавидит меня сейчас. Как можно предать родную кровь?

– Так что же все это значит? – спрашиваю я.

– Там был кто-то еще, – говорит Грэм. – Кто-то повесил убийство на меня. Три года я считал себя чудовищем, но… на самом деле ни в чем не виноват. Это был не я.

Его слова просачиваются в мой мозг и начинают бешено вращаться по кругу. Я не успеваю ухватить смысл.

– Но кто? – спрашиваю я. Это единственная недостающая деталь. Кто еще мог решиться на убийство Шайлы? И почему?

Грэм глубоко вздыхает и закрывает глаза.