Оно

Она следила, как желтая лента скользит из желтого металлического чехла, одна сторона которого стерлась до черного в большой руке ее отца. Внутренним взором она видела, как лента скользит по черному проему трубы, счищая грязь, сдирая чешуйки ржавчины. Вниз, туда, где никогда не бывает солнца, туда, где никогда не прекращается ночь, думала она.

Она представляла головку ленты, с ее маленьким стальным наконечником, не больше ногтя, скользящим все дальше и дальше в темноту, и что-то кричало в отдаленном уголке ее сознания: «Что же я делаю?» Она не игнорировала этот крик, но была беспомощна внимать ему. Она видела конец ленты, стремящийся вниз, через подвал. Она видела его проникающим в сточную трубу.., но вот лента снова уперлась.

Она опять подвигала ее. И лента, достаточно податливая, издала страшный и противный звук, напомнивший Беверли свист пилы, когда двигаешь ею взад и вперед.

Она видела конец ленты, покачивающийся напротив рожка этой широченной трубы, которая имела твердое керамическое покрытие. Она видела его направленным.., и затем снова стала проталкивать ленту дальше.

Она прогнала ее на шесть футов. Девять...

И вдруг лента побежала из ее рук сама, словно что-то снизу тянуло ее за конец. Не только тянуло ее, – бежало вместе с ней. Беверли уставилась на скользящую ленту, ее глаза расширились, губы округлились буквой "О" от страха – страха, да, но не удивления. Знала ли она? Знала ли она о чем-либо, что могло произойти?

Лента добежала до конца и остановилась. Восемнадцать футов, почти шесть ярдов.

Мягкий смешок донесся из отверстия, за ним последовал низкий шепот, он был почти укоризненным: «Беверли, Беверли, Беверли... Ты не можешь тягаться с нами... Ты умрешь, если будешь пытаться... Ты умрешь, если будешь пытаться... Ты умрешь, если будешь пытаться... Беверли... Беверли... Беверли.., ли-ли-ли...»

Что-то щелкнуло внутри этого трубоизмерительного сооружения, и лента с выпачканными цифрами и метками неожиданно побежала назад в свой чехол. Ближе к концу – последние пять или шесть футов – желтая поверхность была темной и закапана красным, Беверли закричала и бросила ее на пол, словно лента неожиданно изогнулась в живую змею.

Свежая кровь текла тонкой струйкой по чистому, белому фарфору ванны и стекала назад в широкий глаз стока. Она наклонилась, всхлипывая – ее страх тяжестью застыл в желудке, – и подняла ленту. Она зажала ее между большим и указательным пальцами правой руки, и, держа перед собой, понесла на кухню. Пока она шла, кровь капала с ленты на бледный линолеум в холле и на кухне.

Она успокаивала себя, стараясь думать о том, что сказал бы отец – что бы он сделал ей, – если бы нашел свою измерительную ленту, всю перепачканную кровью. Конечно, он не сможет увидеть кровь, но такое отвлечение помогало ей собраться с мыслями.

Она взяла одну из чистых тряпок, свежую и еще теплую после чистки, и вернулась в ванную комнату. Перед тем, как начать мыть, она заткнула тяжелой резиновой затычкой отверстие стока, закрыв этот глаз. Кровь была свежая и легко смывалась. Она вернулась по своим собственным делам, стирая с линолеума капли размером с десятицентовую монету, затем прополоскала тряпку, выжала ее, и отложила в сторону.

Затем она взяла вторую тряпку, чтобы вытереть отцовскую измерительную ленту. Кровь была жирная и липкая. В двух местах она свернулась в сгустки, черные и вязкие.

Хотя кровь перепачкала только последние пять или шесть футов, Беверли вытерла ленту полностью, по всей длине, стирая на ней все следы сточной грязи. Проделав это, она положила рулетку назад в шкаф над раковиной и вынесла перепачканные тряпки из дома. Миссис Дойон снова кричала на Джима. Ее голос был чист, словно звонок в этот еще теплый поздний полдень.

На заднем дворе, который был обыкновенно пустынный и грязный, заросший сорной травой, с веревками для белья, находилась ржавая печь для сжигания мусора. Беверли швырнула тряпки в нее, затем села на задние ступени. Слезы пришли неожиданно, с удивительной силой, и сейчас она не делала даже попытки остановить их.

Она положила руки на колени, голову – на руки, и плакала, пока миссис Дойон звала Джима, чтобы он ушел с дороги, если не хочет, чтобы его сбила машина.

ДЕРРИ: ВТОРАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Кто сам видел бедствия, тот сам много страдал.

Виргилий.

Не рыскай, как дурак, за бесконечностью.

Мин Стрит.

14 февраля 1985 г. День Св. Валентина.