Оно

– Это твой Центр Связи, – сказал он, и все шестеро рассмеялись. Принесли напитки. Все уселись. И вновь наступило тягостное молчание. Они смотрели друг на друга.

– Ну, – спросила Беверли красивым, с хрипотцой, голосом:

– За что пьем?

– За нас, – неожиданно сказал Ричи. На этот раз он не улыбался. Он посмотрел Биллу прямо в глаза, и Билл вспомнил себя и Ричи стоящими в середине Нейболт-стрит после того происшествия с клоуном или оборотнем, когда тот исчез, а они продолжали стоять, держась друг за друга и плача. Когда он поднял стакан, руки его дрожали так, что несколько капель пролил на скатерть. Ричи медленно встал, и один за другом встали все: сначала Билл, потом Бен, Эдди, Беверли и наконец Майк Хэнлон.

– – За нас! – сказал Ричи, голос его тоже слегка дрожал.

– За Клуб Неудачников 1958 года.

– За Неудачников! – сказала Беверли весело.

– За Неудачников! – сказал Эдди. Лицо его было бледным и старым за дымчатыми очками.

– За Неудачников! – согласился Бен. Слабая улыбка блуждала в кончиках его губ.

– За Неудачников, – мягко сказал Майк.

– За Неудачников, – Билл был последним.

Они чокнулись. Выпили.

Снова повисло молчание. На этот раз Ричи не нарушил его. Но в этом случае молчание казалось необходимым. Они сели, и Билл сказал:

– Давай, Майк, рассказывай, зачем ты нас позвал, что случилось? И что мы можем сделать?

– Сначала поедим, – сказал Майк. – Поговорим после. Они приступили к еде.., и ели хорошо и долго. Как в старой шутке об осужденном, -подумал Билл. Но его аппетит был лучше, чем когда-либо за все эти годы. Пища была не то, чтобы сногсшибательная, но очень хорошая, и всего было много. Все шестеро пробовали и то и се: ребрышки, крылышки цыпленка, тушенные в соусе, фаршированные яйца, каштаны, завернутые в бекон, говяжью вырезку.

Роза сама принесла им десерт – огромную гору запеченных «Алясок», которые она поставила в центре стола, недалеко от Майка.

– Это, наверное, самый лучший обед в моей жизни, – сказал Ричи голосом человека, который умер и попал на небеса.

– Ну, конечно, – сказала Роза удовлетворенно.

– А если я сейчас лопну, вы исполните мое желание? – спросил он ее.

– В «Нефрите Востока» все желания исполняются, сэр, – сказала она.

– Благодарю вас, – сказал Ричи, улыбаясь. – Но я и впрямь переел.

Все же они съели и почти всю запеченную «Аляску». Когда Билл остановился – ремень начал жать, он обратил внимание на стаканы. Ему показалось, что их сотни на столе. Он усмехнулся, вспомнив, что выпил еще два мартини перед едой, а за едой Бог знает сколько бутылок пива. С другими было нечто подобное. Но он не чувствовал себя пьяным.

– Я с детства не ел так, как сегодня, – сказал Бен. Все посмотрели на него. Он немного покраснел. – Это я образно выразился, но по крайней мере я не ел такого количества пищи со школьных времен.

– Ты придерживаешься диеты? – спросил Эдди.

– Да, – сказал Бен. – Свободная диета Бена Хэнскома.

– В чем же она заключается? – спросил Ричи.

– Вам, наверное, неинтересно слушать эту старую историю... – смущенно сказал Бен.

– Не знаю, как остальным, – сказал Билл, – но мне интересно. Давай, Бен, рассказывай. Что превратило Гаргантюа в журнальную модель, которую мы сегодня видим перед собой?

Ричи фыркнул:

– Да, тебя звали Стог, я и забыл.

– Это и не рассказ вовсе, – сказал Бен. – После того лета 1958 года мы прожили в Дерри еще два года. Потом мама потеряла работу, и мы переехали в Небраску, потому что там жила ее сестра, которая предложила взять нас к себе, пока мама снова не встанет на ноги.

Мама искала постоянную работу в течение года. Но к тому времени, когда мы перебрались в Омаху, я уже весил на 90 фунтов больше, чем тогда, когда вы меня видели последний раз.

Эдди присвистнул:

– Это получается...

– Это получилось 210 фунтов, – сказал Бен угрюмо. – Да, так вот. Я ходил в среднюю школу в Ист Сайд в Омахе и по физкультуре у меня было все плохо. Мальчишки звали меня Туша. Можете себе представить? Все это продолжалось месяцев семь, и вот однажды, когда мы переодевались после физкультуры, двое или трое мальчишек принялись хватать меня за грудь, это называлось у них «наказанием жирных». Очень скоро еще двое присоединились к первым. Потом еще четверо или пятеро. А потом все они начали бегать за мной по раздевалке, потом выбежали в зал и били меня по груди, по голове, по спине, по ногам. Я испугался и начал кричать. А они стали ржать, как сумасшедшие.

Знаете, – сказал он, глядя вниз и поправляя свой браслет, – тогда я в последний раз вспомнил Генри Бауэрса, пока Майк не позвонил мне два дня назад. Мальчишка, который первым начал меня бить, был из деревни, с такими большими руками, и, пока они гонялись за мной, я вспомнил Генри и решил, что все началось сначала. И запаниковал.