Оно спрятано в крови (СИ)

— Нет, убрать надо сейчас, — не разделяя радости парня, обратилась я к девушке, хоть и продолжала смотреть на документы. — Или ты хочешь, чтобы мы по осколкам ходили? И по лужам?

— А? Нет, конечно, нет… извините.

— И чем она вытирать все будет? — вздохнул Хидеки.

— Моя что ли проблема? Пусть использует свой оби.

Стоило оставить родной дом на год, все размякли и стали дружелюбными мальчиками-зайчиками. А прислуга уже не первый раз халтурила. Ладно, оступиться, но когда они прохлаждались на веранде, в то время как полы еще не блестели чистотой, это наглость. Радует, что хоть такая мелочь все еще способна вызвать во мне хоть что-то кроме уныния или… да, все того же раздражения. Безысходность и раздражение. Отлично, с чего начали, к тому и вернулись.

Сосредоточиться на документе не удалось, шумные вздохи-всхлипы служанки и возня под боком утомляли. При работе на Орочимару никто из обслуги не позволял себе издать лишнего звука, все действовали быстро, аккуратно. А здесь…

Воспоминания только сильнее разозлили. Рефлекторно смяв лист бумаги, поднялась с места и открыла створку балкона, впуская в комнату свежий морозный воздух. Верхушки гор покрыл белый снег, холод щипал щеки, существенно бодря и отрезвляя. Здесь и запах стоял особый, чистый, не обремененный городскими новшествами. Металлическими трубами, резиновой защитой проводов. Формальдегидом и спиртом… Надо бы еще раз заглянуть в убежище, за минувшие несколько дней черт его знает, что там могло произойти. Слухи о смерти Орочимару расползались быстро, как змеи. Даже в Белые Горы успели доползти.

Служанка ушла.

— Ох, боже… тетя, ну нельзя же…

Я устало вздохнула. Нет, не устало. Вымученно. На моих плечах словно сидело огромное существо, не перестающее изводить надоедливым шепотом. Только сегодня голоса затихли, и звенящая тишина пугала сильнее обычного. Словно вместе с ними исчезла и надежда.

— Тетя?

— Почему ты такой добрый, Хидеки? Или сказать лучше — жизнерадостный? — чуть обернувшись к племяннику, даже не знала, улыбнуться или заплакать. — Почему спускаешь прислуге ошибки? Почему не злишься моей грубости, почему, как твой отец, не проклинаешь меня?

— Он вовсе не проклинает тебя, — грустно улыбнулся парень, — он беспокоится. Но также и боится. Он хочет держать все под контролем, ведь он ответственен за все здесь. А ты свалилась, как снег на голову, и мы никогда не знаем, что от тебя ожидать.

Неубедительный ответ.

— Ты нам так толком и не рассказала, что случилось.

Что случилось?.. Каждый раз, закрывая глаза, я постоянно проигрывала в голове, что случилось. Вижу белый и красные цвета, слепящий свет молнии и предательски стоящего в стороне Кабуто. Хотя, что он мог сделать? Что я вообще могла сделать?

— Я уже говорила, что случилось.

— Но не то, что случилось с тобой. На тебе лица нет.

— А мне радоваться, что ли? — позволила я прорваться грубости. Даже не позволила, я хотела нагрубить. Но пыл как-то быстро испарился, глядя на Хидеки злиться невозможно. — Я понятия не имею, что со мной. Такое чувство, будто весь мир рухнул, и я не знаю, что делать. Такого не было, даже когда погиб отец и Кото… твой дедушка и… парень, который пытался помочь мне. Избежать всего этого.

— Терять близких всегда тяжело.

— Не перегибай палку, Орочимару вовсе не был мне близок.

Моя резкая реакция чуть удивила парня, и, если он вновь улыбнется, клянусь, я его ударю. Ибо черта с два этот ублюдок хоть что-то для меня значил. Не мог даже попросить помощь, так пусть не жалуется, что сдох. Да, только не он сейчас в могиле переворачивается, а я едва не рву на голове волосы.

— Я польстилась на сладкие слова уголовника, так что нечего жалеть ни его, ни меня.

— Да будь ты хоть сто раз чертом, это ведь не мешает нам любить тебя.

Чертом?

От моего пристального взгляда Хидеки растерялся и снисходительно улыбнулся.

— У вас с отцом, конечно, напряженные отношения. А мы с тобой не так много общались, но Каору определенно от тебя без ума.

— Боюсь, что этой любви не хватит, чтобы возместить все то, что я натворила. И, возможно, еще натворю.

— Но…

— Хидеки, — пусть и негромко, но холод моего голоса заставил парня замолчать. — Нет в мире такой любви, которая смогла бы ослепить сильнее ненависти.

Вот что правда, то правда. За всю свою жизнь я практически и не знала любви, только и смотрела сквозь призму ненависти: к людям, к своему положению, к Риндзину, к отцу и порой к Хаято. Только под крылом Орочимару хоть ненадолго удалось передохнуть и увлечься чем-то интересным и новым. Хотя Кабуто со своими финансами и бюджетом поначалу жутко бесил. Могу понять, когда-то также бегала за избалованным — мной же — Каору.

Шаги в коридоре помогли избавиться от неловкой паузы. Но некто бежал так быстро и целеустремленно, что это проблемы вполне могли отрастить ноги. Глухой звук падения на колени, шумное дыхание и тревожный голос:

— Кушинада-сама, разрешите.

Переглянувшись с Хидеки, получила легкий кивок, чтобы не возникло путаницы с тем, кто будет вести разговор.

— Войдите.