Опасное задание. Конец атамана

Этот вопрос не давал покоя Избасару Джанименову. Он уже полдня торчал на пристани. За это время опытным рыбацким взглядом определил, какие из укрывшихся здесь кораблей и суденышек очень долго стоят у причалов и не собираются отшвартовываться, какие прибыли недавно или готовятся отчаливать. Все увиденное запомнил крепко. Смог бы с закрытыми глазами, хоть через год, нарисовать то, что увидел: и длинный сторожевой корабль с зачехленными орудиями, и две канонерские лодки, и колючую проволоку в четыре ряда вокруг резервуаров, окопы по бугру, новые казармы с коновязями и конюшнями, помещение пристанской охраны и все остальное. Он узнал уже, что в Ракуши осталось не больше полуэскадрона улагаевцев, что вторую неделю «Ардаган» бегает между Ракуши и Гурьевым, собирает солдат и отводит их в сторону Джамбая. Узнал, что даже орудия на буграх исчезли. Их тоже погрузили несколько дней тому назад на пароход.

В конторке, где сидит Избасар, распахнуто окно. Эта часть пристани считается коммерческой. Она отделена от другой колючей проволокой, там, за проволокой, расхаживает часовой. Из окна видно, как грузится мукой кургузый обшарпанный катерок с прогоревшей, залатанной трубой. Доверенный Жумагали, с которым приходится иметь дело Избасару, отказался грузить муку на подводы, заявил, что это невыгодно. Он решил отправить ее на косу водой. Доверенный — высокий тощий старик с морщинистым лицом и крупным, в виде сливы носом, ходил согнувшись и держался руками за живот. Звали его почему-то Блохой, между тем настоящая фамилия у него была Тараканов.

Старика мучили сразу изжога и грыжа. Он поминутно глотал соду и злился на все и на всех: на жену, на кормившую пережаренными котлетами, на Деникина за то, что не может справиться с большевиками, а в результате приходится из-под полы доставать спирт — самое действенное лекарство от изжоги, да еще и платить за него бешеную цену. Злился доверенный и на дочь, спутавшуюся с английским боцманишкой. «Тому что!.. Помашет на прощанье ручкой — и все… Адью!»

А когда Блоха бывал не в духе, он не мог молчать. Ему не терпелось открыть душу перед первым встречным. Доверенный уже успел рассказать Джанименову про все ракушинские события. Знал же их он немало и знал досконально.

— Ты хоть ни черта в политике не смыслишь, а я тебе все же скажу, — с упоением, что может выговориться, впивался старик в Джанименова выцветшими глазами, в которых как бы переливались капельки воды. — Ни один интеллигентный, с тонкой душой человек не пойдет за красными, за их Лениным-Ульяновым. За него пойдет лишь голытьба — та, которая не жнет, не сеет. А голытьба никогда и нигде государствами не управляла. У нас в Ракушах этой разной швали тоже хватает. Она даже однажды пыталась поднять голову, но… — старик угрожающе погрозил кулаком. И начал он рассказывать как раз то, что очень интересовало Избасара, о чем просил узнать Мироныч.

— Никто не пойдет за Вульянина, конешно! — поддакивал старику Избасар.

— Недавно нас, здешних интеллигентов, собирали. Генерал Павлов приезжал сюда, — продолжал Блоха, — так он знаешь как ставил вопрос?..

Досказать, как ставил вопрос генерал, доверенному Жумагали не пришлось, его вызвали к катеру.

Вернулся он оттуда в сопровождении старичка, одетого в отглаженный до лоска люстриновый пиджак. У, этого старичка было очень подвижное лицо с медным загаром, белые, как снег, волосы, стриженные под ежик, такого же цвета бородка клинышком и аккуратные усики. Когда он говорил, то даже кожа на голове у него шевелилась и ежик прыгал.

— Вы, Николай Николаевич, понимаете, что это значит? — картавил на ходу старик.

— Разворовывают, сукины сыны, Россию, — вполголоса отвечал ему Блоха, — вот что это значит. Да-с.

— Ходят слухи, что десять тысяч пудов на днях еще заберут… А нефть-то какая, нефть-то, пальчики облизать можно!

Избасар насторожился.

— Гаврила, чайку! — крикнул Блоха, подойдя к конторке.

— Тащу, — послышалось от катера.

Вскоре припудренный мучной пылью грузчик принес в конторку два чайника: поменьше с заваркой, побольше — с кипятком.

— Присаживайтесь, Нестер Петрович, — пригласил Блоха приятеля и выставил на стол вазочку с сахаром, баранки, начатую банку варенья, две чашки.

Избасар судорожно облизнул губы. Целую вечность он не пил чаю… Да и не ел, оказывается, со вчерашнего утра.

Блоха с Нестером Петровичем потягивали чай, похрустывали тростниковым, мелко пиленным английским сахаром.

— Нет, подумать только, — продолжал возмущаться Нестер Петрович. — Нефть! Кому она принадлежит? Британии или России? Кто дал право разворовывать то, что принадлежит отечеству? Отечеству, — повторил он, подняв для выразительности палец.

— Без права тащат кому не лень, — усмехнулся Блоха.

— А надо не молчать. Протестовать. Делегацию, по моему глубокому убеждению, следует послать к генералу.

— За протест можно за решетку угодить, а то и… — не договорив, многозначительно коснулся горла ребром ладони Блоха да еще и постучал ладонью несколько раз по нему.