Опасное задание. Конец атамана

Китаец вырос словно из-под земли. Маленький, узкоплечий, похожий на подростка. Даже было непонятно, откуда он взялся так внезапно.

Думский и Махмут отпрянули и пригнулись.

— Твоя не бойся. Моя Чжу-хе. Моя твоя холосо знай, — зашептал китаец.

Думский приподнялся над крапивой и потребовал коротко:

— Говори пароль.

— Можно палоля. Салпинка есть, нада?

— Даленбы двадцать кусов возьмем, — ответил Думский, вглядываясь, насколько позволяла темнота, в незнакомое лицо китайца. Но лицо его разглядеть было невозможно.

— Атаман здесь?

— Здеся атаман, здеся, — закивал Чжу-хе. Толкнул Думскому маленькую горячую руку и подал знак следовать за ним. Наклонившись, он юркнул в небольшую узкую щель в искусно сплетенной из прутьев плотной, как циновка, загородке.

«Так вот откуда он вынырнул как из земли!»

Загородка уходила в сторону от виллы, но затем поворачивала и постепенно приближалась к боковой террасе с прямоугольными колоннами, наверху которых висели такие же, как в аллеях, разноцветные бумажные фонарики. Горели из них лишь два крайних.

— Здесь тихо надо ходи, шуми не надо, — опять еле слышно произнес Чжу-хе и пролез в похожую на нишу, оплетенную зеленью калитку. За ней была высокая сплошная стена.

Думский понял, что они очутились с противоположной стороны от главного входа в виллу.

— Веланда ходи. Веланда все видно. Там жди. Моя скажи, когда атамана хочу домой.

Поднялись на веранду, заставленную кадками с остро пахнущими деревцами. Бока веранды, словно коврами, увиты густым плющом. Из-за него сочился свет.

— Вот та люди атамана, — осторожно раздвинул Чжу-хе зелень.

Думский через его голову заглянул в образовавшуюся щелку и возле одной из стен большого, ярко освещенного зала с шатровым потолком, на возвышении, за столиком увидел плотного человека в генеральских погонах. У него было мясистое лицо с тупым подбородком и уходящие далеко назад залысины по краям широкого лба. Рядом q ним, то сворачивая, то раскрывая огромный веер и обмахиваясь, развалилась, облокотись в кресло, гора жира.

— Толстый китайза называйся Да У-тай, губелнатол, — пояснил Чжу-хе и, сплюнув под ноги, добавил: — Шибка сволось. Атамана нада одна велевка веси.

В зале танцевали. Столько белых офицеров сразу в одном месте, Думский не помнил, когда и видел. Ему показалось вначале, что кроме них, никого больше и нет. Но постепенно он стал различать и тех, на ком не сверкали погоны, кто был одет в штатские костюмы, купеческие поддевки. А трое или четверо были в очень смешных пиджаках, у которых сзади болталось по два суживающихся книзу хвоста. Зато впереди эти пиджаки были настолько кургузыми, что не закрывали животы, выставляя наружу не то исподние рубахи, не то белые жилетки. Савва никогда до этого не видел фраков. Вернее, забыл, что видел. Эти четверо курили почему-то одинаковые, толстые, как поленья, цигарки.

«Вот какие они сигары-то!» — подумал Савва. Людей с такими сигарами во рту он видел на афишах в Питере и в журнале «Нева».

Вдоль стен, наблюдая за танцующими, на низеньких стульчиках сидели китайцы. Некоторые из них в темных шелковых халатах, похожих на поповские подрясники. Это сходство дополняли широкие, как юбки, рукава.

«А это кто? — Думский чуть расширил щелку в плюще. — Так то же Салов. Ах, гад! Ах, гад! Улизнул тогда. Ну, погодь, сука», — Савва сжал кулаки и даже скрипнул зубами.

В это время его за плечо тронул Махмут. Рука у Махмута слегка подрагивала и была горячей. Думский понял, что это означает.

Из боковых дверей, ведущих в зал, вышел полковник Сидоров. Он подошел и сел рядом с атаманом по другую от Да У-тая сторону.

— Ниче, доберемся и до энтого гада тоже, — Савва ласково тронул за локоть Махмута. — Ниче.

Он снова прильнул к щели. Не отрываясь, глядел в ярко освещенный зал и Ходжамьяров.

— Выдь-ка на терраску, — шепнул ему вскоре Думский. — Как там возле конюшни, не слыхать ли чего? Вроде там шумнули сейчас. Может, Алексей влипнул? Чего-то болит за него душа.

А Сиверцев в это время лежал под навесом в обнимку с вконец захмелевшим подхорунжим Иваном Телешевым и врал ему про станицу Белую, «где красная падаль, поди, жилы повытягивала уже из отца с матерью», и грозился отомстить за них сполна, когда вернется вскорости на Кубань.

Телешев растрогался и всхлипывал. Он был тоже с Кубани.

Рядом, на постеленном брезенте, приканчивал вторую бутыль остальной атаманский конвой.

— Ты, казак, прямо в точку угадал. На такую кумпанию натакался, — с трудом выталкивая из охрипшей глотки слова, говорил подхорунжий.

— А че! Гулять так гулять, — таращил осовелые глаза Сиверцев. — Господа-то вон гуляють. Ну, а мы рази хуже? Я, братишка, понимаешь, завел тут кралю, куфарочку однуё. Она, значится, меня и снабждает. А несть-то, знаешь, куды? Я бы разгрохал эти бутыли о лесину какую-нибудь. Я, ить, уже крепко лакнул.

— Видать. А все же сопля ты, хочь и лычки на тебе, — объявил вдруг неизвестно на что рассердившийся Телешев.

— Но, но, — насторожился Сиверцев.

— Вот те и но. Я куды хошь такую-благодать упер бы и не сплеснул. Первач же настоящий. Шпирт, можно сказать, не ханжа тутошная.

— Упер бы?