Опасное задание. Конец атамана

— Сколько? — спросил в свою очередь комиссар. — Пять, десять человек надо послать?

— Хватит троих.

Комиссар назвал троих.

Киров рассмеялся.

— Нужны люди из коренного казахского-киргизского населения. Они под видом ловцов должны пробраться в Гурьев.

— В Гурьев?

И полковой комиссар (в недавнем прошлом он был членом Гурьевского исполкома) уверенно назвал Избасара, Ахтана и Кожгали.

— Расскажи о каждом, — попросил присутствующий при этой беседе председатель военной инспекции Брагинский.

Комиссар подробно рассказал, что представляют из себя рекомендуемые им красноармейцы.

— Как за самого себя ручаюсь. Не подведут, — добавил он в заключение. — Я же политруком первой роты был, когда они в полк явились. В разведку несколько раз с Ахтаном Мухамбедиевым и Избасаром Джанименовым хаживал.

— Ну что ж. По-моему, подходящие хлопцы. На них и остановимся, — сказал Сергей Миронович.

Было это накануне утром. А сейчас пустеет котелок. Избасар с сожалением заглядывает в него и собирается пойти на кухню, выпросить еще чайку у повара. В это время Ахтан хлопает себя по лбу, бросает на Кожгали диковатый взгляд и говорит:

— Ох, забыл. Как мог забыть? Не знаю.

Кожгали поворачивает к нему сухое лицо и ждет.

Но Ахтан, не торопясь, протягивает Избасару кружку: — Наполовину напился, наполовину нет.

— Если вспомнил, так говори, — хватает его за рукав Кожгали.

— Э, теперь буду ждать. Пусть тебя, Кожеке, черная зависть съест, как ржавчина старый казан, — рассыпает дробный смешок Ахтан.

Кожгали соскакивает с топчана. Высокий, жилистый, он стоит перед Ахтаном, слегка покачиваясь, и насмешливо глядит на него из-под густых бровей, убегающих к вискам.

— Ждать будешь?

Растопыренные пальцы Кожгали угрожающе шевелятся. Ахтан сразу сдается. Он боится щекотки больше всего на свете.

— Знаешь, кто был среди пленных беляков, которых я утром гнал на работу? — спрашивает он.

— Кто?

— Наш бай Абулхаир!

В три прыжка Кожгали подскакивает к винтовочной пирамиде. Еще мгновение — патрон вогнан в патронник, щелкнул затвор.

— Где он, ублюдок, убийца моей матери? Где? Говори!

И нет уже ласковых морщинок вокруг больших темных глаз Кожгали, а вместо них две щелочки. И двух бровей нет — одна бровь бороздой перечеркнула лоб.

— Я его найду. Достанет моя пуля шакала этого, — и Кожгали бросается к дверям.

— Назад, Кожеке!

Словно горный обвал рухнул на плечи, придавил их. Кожгали качнулся, как под тяжелой ношей, а Избасар не убирает железных ладоней, жмет сильнее:

— Куда?

— Ты же слышал, что там Абулхаир, собака паршивая.

— Все равно в пленных стреляют одни трусы.

— Я не трус.

— Зачем тогда винтовку схватил?

— Ш-ш, — зашипел на друзей Ахтан.

По проходу между топчанами бежал дневальный по роте Ян Мазо.

— Вы чего тут шумите? Ты зачем винтовку сцапал? — подскочил он к Кожгали.

— Про Абулхаира узнал и убить его собрался, — поспешил сообщить Ахтан.

— Про кого? — опешил дневальный.

— Бай. Не знаешь, какие баи бывают? — удивился теперь уже Ахтан, — Абулхаир наш в плен попал. Ох, и вредный. Его мать в могилу закопал, — кивнул он на Кожгали.

— Не пускаете? Бая пожалели?

— Кто бешеного пса будет жалеть? Комиссар не велит пленных трогать.

— Ну комиссар комиссаром, а тут я командую, поняли? — объявил Мазо. — Ставь на место оружие. Вас в штаб должны позвать. К самому, можно сказать, Кирову, потому и в баню не пустили. А вы тут вон что устроили.

— К Кирову? Зачем смеешься? — обиделся Избасар.

— Смеялся кочет, когда лиса его за хвост потащила. Говорю, вызовут, — усмехнулся Мазо и потребовал: — Показывайте штаны. Повернитесь, так, — и не совсем уверенно добавил, обращаясь к Избасару: — Сойдут. Только заплату у кармана тебе, Джанименов, прихватить ниткой. Отстала. А теперь ботинки показывайте.

— Ты разве старшина? Почему штаны смотришь, ботинки смотришь? — возмутился Избасар. — Новые дашь?

— А ты голос-то не поднимай. Раз требую, значит имею на то права. Старшина где? То-то, в бане. Ну, мне и велел обмундировать вас, ежели в его отсутствие вас начальство позовет. Вот ключ от каптерки доверил, — дневальный помахал ключом, осмотрел у всех троих ботинки и вдруг рассердился неизвестно отчего.

— Ох, горит на вас все, как на огне. Давно ли обувь получали?

— Кожа, поди, плохая попала? — пожал плечами Кожгали.

— Нашел на кого валить — на кожу! Догадливый, как погляжу.

Ахтану Мазо вручил банку гуталина, щетку, велел надраить обувь и перемотать обмотки.

— А знаешь что, Ахташка? — неожиданно подобрел он. — Я тебя своими обмотками, пожалуй, снабжу, немотанные. Пойдем возьми, — и повел в каптерку.

— А ты как думаешь, Ян, зачем мы понадобились Кирову? — спросил Ахтан дневального, подкупленный его добротой. Тот, казалось, только и ждал этого вопроса. Он придвинулся ближе.

— Вчера ротный об чем с вами тремя толковал, чего выпытывал?

— Совсем не выпытывал.

Мазо недоверчиво сощурил близко посаженные к переносице глаза.

— Эх, голова у тебя, Ахташка, дырявая. Сюды влетело, сюды вылетело, — показал он поочередно на виски да еще покрутил возле них пальцем.