Стуре хотел извиниться, что не посетил его, но судья удержал его за руку, дружески усадил подле себя и налил ему полный стакан. Они выпили за обоюдное здоровье; судья вытащил из сюртука большую кожаную сумку и вручил Стуре бумагу, выправленную, сообразно с законами, с подписью и печатью, в которой ему на вечные времена передавалась в полное владение долина Бальсфиорда-эльфа, второстепенные долины по обоим берегам его, берега реки на значительном протяжении с включением и острова Стреммена у морского берега против Тромзое. Все было точно определено, и Стуре откровенно высказал самую живую благодарность.
— Мои ожидания более чем исполнились, дорогой господин (удья: имение гораздо обширнее, чем я мог надеяться.
— Король мог бы здесь еще много чего раздать, что принесло бы пользу и Его Величеству, и стране, если бы попало в хорошие руки. Мой долг избирать достойных, затем я здесь и поставлен, поэтому я не спрашивал, господин барон, велик или мал участок, а дал то, что у меня требовали.
— Вы исполнили все мои просьбы, господин судья, — отвечал Стуре, — исполните же и еще одну: зовите меня просто по имени. Я оставил титулы в Копенгагене и здесь, в моем новом отечестве, буду только Генрих Стуре, купец из гаарда Бальс-эльф.
— Вы дельно говорите, господин Стуре, — воскликнул Гельгештад, — полагаю, с такими принципами все будет вам удаваться.
Судья тоже одобрительно кивнул; чокнулись, и стакан последовал за стаканом, сопровождаемый добрыми совётами и пожеланиями. Они сидели в тени тихо колебавшихся берез. Солнце поднялось выше, перед ними расстилалась на зеленой лужайке оживленная картина. Молодые мужчины и девушки собрались на ровном месте для танцев; в других местах составились группы бросавших в цель тяжелые круглые камни; дальше стреляли в цель из ружей и раздавались награды лучшим стрелкам. Всюду слышался смех, всюду царствовало веселье.
Судья поднял трость и указал ею по направлению к церкви. Там стояли его племянник и Ильда в кругу прихожан, толпившихся около пастора.
— Я готов прозакладывать ефимок за селедку, — воскликнул он, — что Павел заказывает там свое оглашение. У нас такой обычай, господин Стуре, — со смехом продолжал он, — вызывают жениха и невесту в праздник Иула, и пастор дает им свое благословение. Я только что говорил об этом с Гельгештадом. Красивая парочка, не правда ли?
— Я только могу пожелать счастья, насколько это в моих силах, — отвечал Стуре.
Гельгештад встал, пошел к своей дочери и привел к тому месту, где сидел судья, обрученных, их друзей и знакомых и почтенного старого пастора, который уже посте службы успел дружески поздороваться со Стуре.
— Музыку вперед и сыграйте самую лучшую пьесу, какая только у вас найдется, — воскликнул Гельгештад, — обойдемте три раза вокруг церкви по старому доброму обычаю, а потом, Клаус Горнеманн, совершите свою обязанность и благословите жениха с невестой.
— Так ли это, дети мои? — спросил старик. — Хотите ли вы принадлежать друг другу в горе и в радости и верно сдержать обет, который держите ныне в сердцах ваших?
Он взглянул на Ильду, стоявшую подле Павла Петерсена.
— Да, — сказала Ильда, и ни одна черта не изменилась на ее строгом лице.
— Так идемте, — сказал Горнеманн и повел жениха по правую руку, невесту по левую.
Родные и знакомые последовали за ними, грянула музыка, развевались знамена, на кудрях молодых девушек появились венки из свежих весенних цветов. В первом часу дня, когда солнце ярко блестело на небе, Клаус Горнеманн призвал благословение неба на обрученных.
На следующий день в гаарде Эренес толпилось множество гостей, и кипела работа. Судья тоже был там и хотел остаться на два дня, чтобы вернуться в Тромзое вместе с Гельгештадом; старый купец решился сейчас же отправиться еще раз на Лофоденские острова и свезти самому свою рыбу в Берген.
Поспешно выгрузили из яхты товары, предназначавшиеся для Эренеса, заменив их той утварью и материалами, которые Стуре купил у Гельгештада, желая сейчас же деятельно приняться за устройство своего гаарда. Поселенец торопился как можно скорее уехать. Дом его был готов, и теперь ему самому приходилось докончить остальное. Гельгештад два дня сводил с ним счета; оказалось, что Стуре был должен ему десять тысяч ефимков, со включением долга Фандрему.
Зато, Гельгештад обязывался продать его рыбу и списать со счета полученную сумму; но можно было предвидеть, что за вычетом всех расходов это покрыло бы не более половины всей суммы.
— Вот, — сказал, наконец, купец, открывая свою кассу и вынимая шесть кожаных кошельков, — здесь шесть тысяч ефимков, которых на первое время вам хватит. Сосчитано верно, за это я отвечаю. Таким образом, вы мне должны шестнадцать тысяч ефимков; если этого недостанет, придите ко мне, спросите хоть шестьсот тысяч, вам не будет отказа.
Стуре хотел благодарить, но Гельгештад прервал его, сердито покачав головой, и сказал: