Опасные игры

Лиза не говорила ему, что мечтает о том, чтобы он ввел ее в другие дома своих влиятельных друзей, в престижные политические клубы, а когда-нибудь и в Белый дом. Она была достаточно хитра и умна, чтобы не торопить события.

Хотя прошло не более двух недель с тех пор, как Хьюго первый раз любовался на отражение Лизы в шератонских зеркалах, ему казалось, что все это длилось вечность, так сильно он каждый раз ждал их свиданий, оставлявших после себя чувство полного удовлетворения, которое через несколько дней вновь сменялось жгучим желанием.

— Я хочу, чтобы вы заехали в Райкрофт Лодж на обед, а не только на коктейль, — сказал Хьюго, глядя в фиолетово-голубые глаза Лизы, в которых отражались розоватые облака. — Вы с Джоком опять остановитесь на побережье у Хэммонда и Лотти Маршалл?

— Насколько я знаю, нет.

— Обидно проделать такой путь из Вашингтона только для коктейля.

Лиза рассмеялась.

— Джоку очень нужно поговорить с Яном Лонсдейлом. Но, с другой стороны, Лиддон любит высокие здания с лифтами и шум города. Проведя чуть больше часа на побережье, Джок будет счастлив проделать любой путь, только бы опять оказаться в Вашингтоне.

Лиза перевела взгляд на Хьюго. Тот полулежал на одном локте, склонив над ней лицо, обрамленное встрепанными, как у мальчишки, волосами. Рука его лежала на груди девушки.

— Когда я заговорила о жестокости, — сказала Лиза, — я имела в виду готовность сделать все, чтобы добиться цели. Тебе приходилось так поступать на пути к вершинам политики?

Хьюго задумался, прежде чем ответить.

— Все это не совсем так, как ты себе представляешь. Но иногда приходится быть безжалостным и к себе, и к другим. Я имею в виду такие ситуации, когда приходится брать себя в руки, чтобы твои личные чувства и привязанности не мешали принять правильное политическое решение. Но я бы скорее назвал это твердостью, а не жестокостью. Ян Лонсдейл как раз человек твердый.

— А что у него за семья?

Хьюго опять задумался, затем произнес:

— Думаю, что их с Пэтси брак — один из самых счастливых среди английских политиков. А что?

Протянув руку, девушка погладила Хьюго по лицу.

— Просто интересно.

19

— С каких это пор мы решили кормить читателей манной кашей, — неистовствовала Джорджи Чейз. — «Уорлд» никогда не был журналом для беззубых, — добавила она и повторила, что план главной статьи следующего номера, представленный ей редактором обозрений, ниже всякой критики, и что если редактор не сделает вывода, Джорджи придется серьезно задуматься на его счет.

Сотрудники Джорджи предпочитали не давать ей повода задуматься на свой счет. Если это произошло хотя бы один раз, уже нельзя было быть уверенным, что в любой момент не последует увольнение.

К тому же те, кто переставал пользоваться расположением Джорджи, больше не посвящались в положение дел в журнале, теряли влияние на политику редакции, да и отношение к ним рядовых служащих сразу менялось.

Джорджи проводила совещание, сидя во главе большого стола, рядом с ней сидели ее заместитель и технический редактор, остальные семь стульев занимали руководители различных подразделений «Уорлд». Перед каждым лежал план его раздела в ожидании того момента, когда Джорджи захочет на него взглянуть.

Вдоль стены стояли десять служащих с блокнотами, готовые записывать указания Джорджи. Это были в основном редакторы, достаточно преуспевшие, чтобы быть допущенными на совещание, но не настолько, чтобы их усадили за стол.

Совещание началось в четверг в четыре часа. Это было второе совещание по текущему номеру. На пятницу было намечено еще два. Так бывало всегда, прежде чем девяносто шесть страниц «Уорлд» окончательно выверенные, сверстанные и превращенные в негативы, отправлялись в типографию.

На Джорджи была дорогая блузка с короткими рукавами. Остальные пять женщин, находящиеся в кабинете, были одеты в разноцветные летние костюмы. Никому из них не приходилось напоминать, что одеваться летом только в белое было привилегией главного редактора. Большинство мужчин были без пиджаков, а рукава их рубашек были подвернуты и пристегнуты специальными зажимами выше локтей, чтобы не испачкать рубашку, случайно облокотившись на сырые оттиски. Все мужчины были в галстуках и аккуратно подстрижены. Комната была ярко освещена, настолько ярко, что это вызывало ассоциацию с допросом третьей степени в каком-нибудь полицейском участке.

Лица сотрудников были напряжены. На лице некоторых, стоящих у стены, застыло выражение, говорящее: «Мы проходим через этот ад уже второй раз за сегодняшний день».

Заместитель Джорджи был старше остальных. На нем был надет пиджак. Третье по счету лицо в иерархии журнала — технический редактор — был человеком средних лет с приятным улыбчивым лицом. На нем поверх рубашки был шелковый блейзер.

Двадцать пар глаз пристально смотрели на лежавшую перед Джорджи статью, вызвавшую ее негодование.

— Возможно, в «Нью-Йорк таймс» у вас и прошла бы такая чепуха, но не здесь, — сказала Джорджи.