Опасный метод

Дорогая сестра, я много размышляю о том, что стало причиной моей болезни. С ноября по март в Хараре стоят холода. А я всегда одевался легко: парусиновые брюки, ситцевая рубашка. Кроме того, мне нередко приходилось отмахивать пешком километров по пятнадцать, а то и по сорок в день, сопровождая неописуемые караваны по дикой гористой местности. Думаю, такие нагрузки вкупе с перепадами температуры вызвали у меня артрит. Я стал время от времени испытывать резкую боль под коленом, словно меня колотили по ноге молотком. Сустав будто бы пересох, бедро онемело. А потом вокруг коленной чашечки набухли вены, как при варикозе. Я без устали ходил пешком и работал, списывая недомогание на простуду. Но со временем боль в колене усилилась: при каждом шаге мне будто вгоняли в ногу гвоздь. Двигаться становилось все труднее, я приноровился ездить верхом, но, когда спешивался, чувствовал себя полным калекой. Затем внутренняя сторона колена опухла, коленная чашечка стала отечной, и вся голень — тоже. Кровообращение нарушилось, от лодыжки до позвоночника пульсировали нервы. При ходьбе я хромал, причем все сильнее и сильнее. Но со своими основными обязанностями пока справлялся. Начал бинтовать всю ногу, делать массаж, водные процедуры и прочее, но все без толку. Лишился аппетита и сна. Терял силы, терял вес. Числа пятнадцатого марта решил отлежаться и дать отдых больной ноге: в пределах досягаемости были письменный стол, все документы и окно, за которым стояли грузовые весы, — я платил туземцам, чтобы моя болезнь не стала помехой делу. Колено с каждым днем распухало, пока не достигло размеров изрядного мяча. Я заметил, что сзади большая берцовая кость в верхней части стала намного шире, чем на другой ноге. Коленная чашечка утратила подвижность и утонула в отечной припухлости, которая, как я с ужасом заметил, в считаные дни стала твердой, как кость. Еще через неделю вся нога одеревенела и вовсе перестала сгибаться, а до отхожего места приходилось тащиться через весь двор. Между тем икроножная мышца и бедро усыхали, а коленный сустав раздувался, твердел, а потом, как могло показаться, совсем окостенел; физические и умственные силы шли на убыль. В конце марта я принял решение уехать. Недолго думая, распродал все имущество — за бесценок, а поскольку нога болела и не гнулась, о поездке верхом на муле и даже на верблюде не могло быть и речи; пришлось сделать на заказ носилки с матерчатым тентом и нанять шестнадцать носильщиков, которые за две недели доставили меня в Зейлу. На второй день пути, значительно оторвавшись от каравана, мы попали в ураган с ливнем посреди пустыни. Битых шестнадцать часов я валялся под дождевыми струями, не имея возможности ни укрыться, ни сдвинуться с места; это меня вконец подкосило. Все две недели пути я не слезал с носилок. На привале меня опускали на землю и сверху натягивали тент. У края носилок я голыми руками выкапывал лунку, с огромным усилием перекатывался к ней, облегчался и забрасывал лунку землей. Наутро тент снимали, а меня несли дальше. Истощенный и обездвиженный, я наконец оказался в Зейле. До отплытия парохода в Аден оставалось всего-навсего четыре часа. На носилках меня подняли по трапу и бросили на матрасе возле рубки; все трое суток рейса у меня во рту не было ни крошки. За пару дней я уладил дела с мсье Тианом, после чего лег в больницу, где врач-англичанин через две недели посоветовал мне отчаливать в Европу.

Не сомневаюсь: если бы при первых симптомах я получил медицинскую помощь, с болезнью коленного сустава можно было бы справиться без последствий. Но я, не подозревая, насколько это серьезно, сам себе навредил этими марш-бросками и работой на износ.

Почему в школе не дают никаких знаний по медицине — хотя бы для того, чтобы люди не совершали таких глупых ошибок!

Обратись ко мне за советом кто-нибудь из товарищей по несчастью, я бы ответил: «Ни под каким видом не соглашайся на ампутацию. Чем остаться без ноги — лучше умереть. Многие отказываются от ампутации; будь у меня возможность отыграть назад, я бы тоже отказался. Отмучился бы за год — и все, но только без ампутации!»

Ну, сделанного не вернуть. И вот результат. Днем я в основном сижу, но время от времени встаю, беру костыли, скачу на одной ноге ярдов сто — и опять сажусь. В руках нет силы. При ходьбе взгляд упирается в одинокую ступню и наконечники костылей. Голова и плечи наклонены вперед — ни дать ни взять горбун. Боюсь прохожих и движущихся предметов, — не ровен час, толкнут и сломают мне единственную ногу. Люди смотрят на меня с ухмылкой. Присяду отдохнуть — ладони липкие от пота, подмышки истерзаны, взгляд бессмысленный. Вот и сейчас я в отчаянии, сижу вовсе без сил, хлюпаю носом и жду, когда настанет ночь, которая принесет с собой нескончаемую бессонницу, а на рассвете уступит место новому дню, еще более никчемному. Так и живу.

Скоро напишу еще.

Всего самого доброго,

Рембо