Опер против святых отцов

- Не уверен, но похоже, раз именно его Сверчок в отместку по возможной просьбе Артемия убрал.

- На это ответить может только Сросшийся у нас в камере. Ячменев уже ничего не скажет.

Кострецов кивнул, отметив:

- Значит, по большому счету - противостояние главарей церковной мафии Феогена и Артемия?

- Пока так выглядит. Но, если и возьмем киллеров Сросшегося и Сверчка, они на этих паханов не покажут. Приказы-то, очевидно, получали от своих непосредственных бригадиров.

Дымя сигаретой, капитан угрюмо кинул:

- Как всегда, утыкаемся в стеклянную стену вокруг коррупционеров, крупных мафиози.

- Только не в стеклянную, а в бронированную упираемся, Сергей.

Кость вдруг лихо взглянул на него васильками глаз:

- А ты с кем, сынок, на дело пошел? А? Думаешь, все видим, а взять верхних за горло не сможем? Протри очки, гляди на своего старшого веселее! Я сегодня шкуре Шкуркину войну объявил. А ты Артемию объявишь. И будем биться, пока или они, или мы не ляжем. Только так, русское правосудие - ударом на удар.

Гена смотрел на него влюбленными глазами. Кость продолжил:

- Одна дырка в тебе уже имеется. Стреляная птица. Так что атакуем! Оружие выбьют - попрем врукопашную. - Капитан погасил возбуждение улыбкой. - По верхним у нас уже кое-что есть. На Феогене, например, темное дело с магазином "Покров".

Так хотелось Топкову пожать своему капитану руку или хотя бы хлопнуть его по крепкому плечу. А еще проще, по-мужски постоять с Костью в пивной, куда тот со знанием дела заходил. Но воспитан был Гена интеллигентными родителями, фамильярность, компанейство считал пошлостью и пиво не любил.

Капитан же Кострецов вырос без отца. Тот был автогонщиком и погиб на трассе. Рос в коммуналке на Чистяках с мамой-спортсменкой, постоянно исчезающей на лыжные сборы и не чурающейся крепкого словца. Так что в квартире на Архангельском он был почти общим ребенком и поэтому был как прост, так и приметлив. Кость видел, чего стесняется, о чем переживает Гена. За своей шутливой грубостью капитан скрывал нежность к этому очкарю с простреленной грудью.

Глава 6

Киллера, которого Кострецов и Топков окрестили Сросшимся, звали Ракита, переиначив его фамилию Ракицкий. Этот мужчина средних лет, своей спортивной фигурой больше походивший на парня, когда-то служил в диверсионном подразделении КГБ.

Туда предпочитали отбирать для выучки юнцов-сирот, чтобы в будущей крайне засекреченной жизни диверсантов никто ими особо не интересовался. Родители Ракиты погибли в авиакатастрофе, воспитывала его бабушка. Когда Ракита уехал на закрытую тренировочную базу оттачивать свое ремесло, та умерла.

Ракита на смерть своей последней родственницы отреагировал абсолютно бесстрастно. О старушке ли ему было думать, когда парня учили, изнуряли, ожесточали, готовя из него будущего убийцу. Ракита стал мастером-"исполнителем" по "физической компрометации объектов", как на служебном жаргоне этих специалистов называют.

После перестройки Ракита попал под сокращение из спецслужб. Ушел на скудную пенсию, долго томился бездействием, пока не разыскал его тоже отставной генерал бывшего КГБ Леонтий Александрович Белокрылов - то самое белое пятно в развернувшемся розыске Кострецова и Топкова.

Генерал Белокрылов погорел во время путча ГКЧП в августе 1991 года, поставив не на ту лошадь. Из органов его уволили, но вскоре Белокрылов понадобился Московской патриархии. Здесь пригодились генеральские связи, хватка бизнесмена, талант аналитика и экономиста. Он стал правой рукой архимандрита Феогена Шкуркина, создав фонд, финансирующий многие предпринимательские программы ОВЦС.

Быстро разобравшись, что из себя представляет Шкуркин, Белокрылов стал сколачивать бригаду спецуры из бывших головорезов-чекистов и иных асов невидимого фронта, куда был введен и Ракита. Когда генерал доложил о своем "подразделении" Феогену, тот высоко оценил инициативу Белокрылова. Она была весьма уместна в делах архимандрита, где постоянно приходилось сталкиваться с криминальными бригадами, работавшими на других лидеров церковной мафии.

Ракита выполнил генеральский приказ по ликвидации Пинюхина, но попался на глаза Кеше Черчу. Это и томило исполнительного Ракиту, так как он не доложил Белокрылову о чистяковском бомже.

В раскладе, когда Ракита вышел на акцию и засветился даже малозначительному прохожему, по диверсантским принципам и случайного свидетеля лучше было бы убрать. Но Ракита, отвыкший от крови на пенсии, замедлил с чердачным броском на Кешу. Теперь, узнав, что противник уложил Ячменева из их команды, киллер стал думать, будто это как-то связано с его огрехом по бомжу.

О выдающихся аналитических способностях Белокрылова Ракита был наслышан еще офицером органов, потому и заволновался: вдруг, расследуя убийство Ячменева, генерал вычислит его ошибку. Он решил покаяться перед начальником и искупить свой проступок любой ценой, потому что знал - за криводушие его самого могут "исполнить" коллеги по спецбригаде.