Оперативный гамбит

— Хочу! — произнес я совершенно искренне и, вздохнув, добавил: — Но не поеду… Да вы не волнуйтесь — я верю, что вы можете все это организовать.

— Спасибо! Это очень важно, что вы мне верите — в данном конкретном случае, естественно, — без тени улыбки кивнул головой мой собеседник. — И, чтобы окончательно укрепить доверительную атмосферу нашей сегодняшней встречи, я готов также совершенно искренне ответить на вопрос, который вас очень интересует.

— А почему вы думаете, что этот вопрос только один?

— Главный вопрос в данный момент у вас — один. И я с абсолютной прямотой отвечаю: десять тысяч!

— Десять тысяч чего?

— Десять тысяч долларов было заплачено судье Морозову, который меня освободил… То есть — простите! — изменил мне меру пресечения[44]. Вы ведь хотели узнать только конкретную сумму — сам факт дачи денег сомнения не вызывает… — с расстановкой произнес Мещеряков и, улыбнувшись одними уголками губ, добавил: — Кстати, вы диктофон можете не прятать. Можете выложить его на стол — запись будет более качественная.

— Спасибо, у нас неплохая техника, — в тон отвечаю я и, не удержавшись, вставляю собеседнику небольшую шпильку: — Только с такими деньгами и с такими возможностями можно было вообще в камеру не садиться.

Вопреки моему ожиданию, Георгий Алексеевич ничуть не обиделся, а, напротив, совершенно искренне расхохотался.

— Один — ноль… Вы правы! Но — увы! — недостатки в работе бывают у каждого. Признаю и обязуюсь принять все меры для недопущения подобного впредь. А, кроме того, я недооценил вас — опять-таки не сочтите за комплимент. Вы меня так грамотно взяли, что этого никто не видел, и сообщить о своих проблемах я смог только на следующий день. Еще пару дней мои люди решали вопрос, так что три дня все же пришлось провести в камере. Впрочем, я не в обиде — даже где-то интересно было. Своеобразная экзотика, да и с соседом повезло: хоть и стукач, но достаточно занимательный собеседник, и мы замечательно провели время в интереснейших дискуссиях. Больше, правда, я туда не пойду — для общего развития этих трех дней вполне достаточно. Но все равно, повторяю: примите мои поздравления!

— Не по адресу.

— Да, вы лично меня не задерживали, но работа все же ваша.

— Я не один работал.

— Тоже верно, — согласился Мещеряков и, на мгновение задумавшись, вновь чуть заметно улыбнулся: — Знаете, я как-то об этом сразу не подумал. Прошу прощения — покину вас на пару секунд…

Он вышел в приемную, тихим голосом произнес несколько фраз, адресованных секретарше, и вернулся обратно.

— Еще раз прошу меня извинить! — произнес Георгий Алексеевич, усаживаясь назад в кресло. — Так вот — возвращаясь к прерванному разговору — я вас недооценил и сейчас хотел бы выразить искреннее уважение к достойному сопернику…

Он замолчал и выжидающе посмотрел на меня, но я молчал — не из тактических соображений, а просто потому, что не мог найти подходящей реплики.

— Вам сколько лет? — вдруг спросил Мещеряков.

— Тридцать семь.

— А заканчивали что — юридический?

— Школа милиции, потом Академия МВД.

— То есть работаете по призванию?

Я неопределенно пожал плечами — наверное…

— Я постарше вас… — с неожиданной интонацией — с грустью, что ли? — произнес мой собеседник. — И сказал бы кто в блаженные семидесятые, чем я буду заниматься, — не поверил бы ни за что. Знаете, я ведь был секретарем комитета комсомола крупного вуза, потом в аспирантуре учился. А потом… Вы в органах с какого года?

— С восемьдесят четвертого.

— С восемьдесят четвертого… — задумчиво повторил Георгий Алексеевич. — Как раз тогда все и начиналось.

— Что именно? — не понял я.

— Все то, что мы имеем сегодня… — все с той же задумчивостью медленно произнес тот и вдруг, как бы очнувшись, спросил: — Скажите, Павел Николаевич, вы в шахматы играете?

— Призер первенства управления…

— Я в молодости тоже неплохо играл — кандидат в мастера. Тогда вам, вероятно, не надо объяснять, что такое «гамбит»?

— Начало, связанное с жертвой, насколько я помню.

— Именно так. Вы жертвуете пешку, или даже фигуру, дабы получить возможность для атаки. В шахматах этот вариант дебюта встречается нечасто — он требует умения рассчитать ситуацию на много ходов вперед. А вот в жизни, если вдуматься, мы очень часто прибегаем к этому приему. Вот вы, например, своего человека в банду заслали…

— Нормальная оперативная комбинация, — пожимаю я плечами.

— Гамбит, с вашего позволения! Оперативный гамбит. Тоже ведь жертва своего рода — эти люди обычно не церемонятся.

Последнюю фразу Мещеряков произнес таким тоном и с таким выражением лица, как будто речь идет о газетной статье, которую мы — простые читатели, абсолютно непричастные к описанным в ней событиям, — обсуждаем на кухне за чашкой чая. Великий актер в нем умер — хоть убейте!

— И я жертвую! Десять тысяч только, но все равно — своеобразный гамбит. Отдал количество — получил качество.

На сей раз в глазах Георгия Алексеевича проступает ирония. Мне стоит огромного труда сдержаться, и он это отчетливо понимает.