Операция «Анастасия»

«Держи меня, соломинка, держи!» — заголосила Алла Пугачева.

Константин Сергеевич неуверенно опустился на край ее постели. Долго ломал сцепленные замком длинные пальцы с белесыми волосками. И, не поднимая головы, молчал. Нестерпимее всего было именно это молчание. Наконец, когда Настя требовательно остановилась перед ним, Константин Сергеевич сокрушенно вздохнул, пригладил нервной рукой донкихотскую свою бородку и, виновато взглянув на нее снизу вверх, устало произнес:

— Видишь ли, Настенька… Понимаешь… Нам надо поговорить… И поговорить очень серьезно…

Но прежде, чем он успел открыть рот, она вдруг все поняла каким-то неизъяснимым женским чутьем и, отвернувшись, включила проигрыватель на полную громкость.

17

Дверь открыла Вера Ивановна.

За то время, что они не виделись, она сильно постарела: голова стала совсем седой, резче обозначились морщины на лице и особенно возле глаз, и сами глаза как будто поблекли, лишились былого блеска жизни. Казалось, она даже сделалась заметно ниже ростом, сгорбилась и похудела.

Взглянув на него снизу вверх подслеповатыми старческими глазами, она изумленно покачала головой и тотчас нежно протянула к нему руки.

Осторожно обняв, Глеб так же нежно расцеловал ее в обе щеки, словно родную мать.

Отступив от него на шаг, Вера Ивановна невольно смахнула слезу.

— Какой же ты стал… Солидный. Красивый, — с облегчением вздохнула она. — А я-то сослепу сперва даже и не признала…

Выскользнув из приотворенной двери в гостиную, на Глеба с визгливым лаем бросилась старая черная такса Мэри и, отчаянно виляя тонким хвостом и сладострастно изгибаясь всем долгим телом, принялась прыгать вокруг него, норовя лизнуть в лицо.

Глеб с улыбкой присел и ласково потрепал собаку за ушами.

— Ах ты, милая моя… Хорошая…

— А Дуглас в прошлом году умер, — с грустью сообщила хозяйка. — Сразу как тебя…

Глеб вспомнил эту озорную собачью пару. У обеих такс были знаменитые в прошлом имена: Мэри Пикфорд и Дуглас Фербенкс.

— Овдовела, милая моя… Осиротела, — покачал головою он, взяв на руки и бережно поглаживая поскуливавшую от полноты чувств бедняжку Мэри.

В этой просторной и светлой квартире на десятом этаже великолепного кирпичного дома на Украинском бульваре все осталось по-прежнему: такая же чистота, безупречный во всем порядок, старая добротная мебель вперемешку с новой, и те же на стенах фотографии. И только неприметно витало в воздухе обострившееся чувство старческой тоски и одиночества.

Неслышно ступая по мягкому ковру, Глеб миновал гостиную и вошел в знакомый кабинет бывшего своего командира.

Федор Степанович, тоже заметно постаревший, но все еще прямой и, как прежде, благородно красивый, встретил его на пороге.

— Ну, здравствуй, батя… — виновато улыбнулся Глеб. От радости даже защекотала в глазу слеза.

Оба крепко, по-мужски, обнялись и долго не выпускали друг друга из могучих объятий.

— А я уж, сказать по правде, и не чаял тебя дождаться, — со вздохом облегчения улыбнулся старик. — В прошлом году так сердце прихватило… Полгода провалялся по госпиталям да больницам…

— Ничего, батя, — улыбнулся Глеб. — Я знаю: ты до ста лет жить будешь.

— Может и до ста… — вздохнул Федор Степанович и задумчиво покачал головой. — Только для чего человеку такая долгая жизнь, если делать ему на земле больше нечего… — И твердо взяв Глеба за руку, заглянул ему прямо в глаза. — Ты прости, сынок, что раньше тебя оттуда не вытащил… Прости… Старуха не знает, а тебе скажу: я ведь клиническую смерть пережил… Да. И если бы мог… Ну, да ты сам знаешь…

— Да чего уж, Федор Степанович, — смущенно замялся Глеб. — Да я и так тебе по гроб жизни обязан… А что годик зону потоптал, так это не беда. В жизни все может пригодиться… Сам-то как, отпустило маленько?

— Да отпустило вроде… Но временами, бывает, так начнет ныть, что спасу нет… Старость, Глебушка, не радость… — И зыркнув на гостя по-командирски, строго, коротко распорядился: — Ну, орел, давай руки мыть. Старуха с самого утра стол накрыла. Только тебя и ждем…

Пропустив первую, Глеб поморщился: знаменитая батина домашняя перцовка как прежде пробирала до костей.

— Что же ты не ешь ничего, Глебушка? — беспокоилась хозяйка, навалив ему полную тарелку всякой снеди.

— Погоди, мать, не суетись, — перебил Федор Степанович. — Дай человеку выдержать экзамен, ха-ха.

— Ой, а я и забыла, — растерялась Вера Ивановна. — Да ну тебя, отец! Уж и пообедать парню спокойно не даешь! Все со своими шуточками. Кушай, сынок, кушай…

Обед удался на славу. Как в былые времена, Вера Ивановна устроила к приходу Глеба настоящий кулинарный праздник. Тут были пироги с рыбой, с мясом, с курицей. И любимые Глебовы — с капустой. Был наваристый борщ, настоящий, деревенский. Икра, балык и маринованные грибочки.

— С позапрошлого года осталась баночка, — улыбнулась Вера Ивановна. — Как будто специально для тебя берегли… — И печально потупившись, добавила: — В прошлом году-то, сам уж знаешь, не до грибов нам было…