…Сказать, что это была вспышка в моём сознании, значит, не сказать ничего. Как объяснить простому человеку то ощущение, когда в вас за секунду «вливается» информация объёмом в целую человеческую жизнь.
Передо мной стоял Иосиф Виссарионович Сталин собственной персоной. Этот полубог, которого боготворила добрая половина страны, и этот получеловек, которого ненавидела другая половина той же страны под названием СССР.
Так что же получается, что все эти годы Берия играл со мной в прятки и держал рядом с собой ради своего тщеславия? И сейчас, если я застрелю Сталина, он что, отпустит меня на все четыре стороны? Как бы не так!!! Не на того дурака вы напали, Лаврентий Павлович! Вы думаете, что мышка попала в мышеловку и никуда от вас не денется? Тогда вы полный болван, раз думаете, что за все эти годы вы хорошо узнали меня. Посмотрим теперь, кто кого ещё победит в этой вашей бессмысленной игре…
Двери в Георгиевский зал отворились, и из него начали выходить послы, они негромко переговаривались между собой, делясь впечатлениями о визите и о том, как бодро и приветливо выглядел Сталин. Когда они скрылись из вида, из бокового прохода в зал проследовала группа офицеров МГБ, вооружённых автоматами и пистолетами, во главе с начальником охраны Сталина, генерал-лейтенантом Власиком. Окружив камин со всех сторон они по его команде открыли беспорядочную стрельбу по внутренним стенкам камина, за которыми якобы должен находиться вооружённый человек. Об этом Власику пять минут назад позвонил и сообщил лично Берия, ссылаясь на то, что информация получена от надёжного источника.
Когда пыль рассеялась, и последние куски мрамора упали на паркет, все увидели, что ниша пуста. Тем не менее, Власик дал команду о приведении караула Кремля в состояние полной боевой готовности, а также о закрытии внешнего периметра и детальной проверке территории и помещений. Проверке подлежали все вплоть до находящихся в Кремле членов Правительства. У кинооператоров, снимавших церемонию в Георгиевском зале, изъяли отснятый материал и отправили на Лубянку проявлять плёнку, а параллельно с этим началась тотальная проверка лиц, проходивших сегодня на территорию Кремля. Тщательно проверялись журналы прибытия и убытия, сличались отметки в журналах о выдаче и сдаче жетонов, а также их наличие в ящиках, но никаких замечаний и нарушений в пропускном режиме выявлено не было. Все посторонние лица, прибывшие на территорию до десяти часов, были с территории удалены, и их жетоны были сданы, о чём в соответствующих журналах стояли подписи офицеров комендатуры. А этим людям Власик доверял. Но что-то ему не давало покоя, и он продолжал проверять уже перепроверенное. Он понимал, что Берия просто так не будет звонить ему по открытому каналу связи и сообщать ложные слухи. Значит, жизни «Хозяина» сегодня угрожает реальная опасность.
Сколько раз за время его работы было таких случаев, когда контрразведка обезвреживала засланных диверсантов и предотвращала любые попытки террористических актов против Сталина. И каждый раз они были на полшага впереди врага. Но сейчас, если враг проник в святая святых, в Кремль, и до сих пор находится здесь, то… «Не сносить мне головы», – думал Власик и внутренне молился, чтобы о случившемся не доложили «Хозяину».
Через полчаса в Кремль приехали Берия и министр госбезопасности Абакумов. К этому времени привезли проявленную на Лубянке киноплёнку, и вся троица уединилась в смотровом зале небольшого кремлёвского кинотеатра. В зале погас свет, и на экране появилось изображение…
В зал проходят послы, выстраиваются в шеренгу, крутят по сторонам головами, о чём-то переговариваются. Через несколько минут появляется Сталин, кивком головы здоровается с присутствующими. Вперёд выходит Кирк, раскрывает свою папку и начинает зачитывать текст поздравления и…
– Что это??? – невольно вырвалось у Абакумова.
Картинка на экране замирает, в кадре появился старый дед в ватнике, который подходит к Сталину и смотрит ему в глаза. В это время Власик не выдерживает и начинает кричать:
– Кто это такой? Какого… он там делает, и почему никто на него не реагирует. Где эта долбанная охрана? Да я их всех… на ремни порежу!
– Тихо, – громко и властно осадил его Берия, – не мешай смотреть.