Операция «Артефакт»

– Вроде бы всё шло как по маслу: шикарные похороны, коллективная истерия граждан, решение правительства по коллегиальному управлению страной на промежуточном этапе, сплошное единодушие в принятии решений членов ЦК… Все эти Хрущёвы, Маленковы, Булганины ходили в тот период такие белые и пушистые, что хоть картину маслом с них пиши… Да! Не доглядел! Опередили меня эти сукины дети!

Накануне того злополучного дня, 26 июня 1953 года, я только что вернулся из зарубежной поездки, летал в ГДР. Когда летел обратно, до меня дошла информация о подозрительной концентрации военных в Москве и о чрезмерной активности Хрущёва. Думаю, чем чёрт не шутит, и на заседание ЦК не поехал. Так они там, в Кремле, все со страха обосрались, и решили в тот же день штурмовать мой дом, пока я не принял против них ответные меры. Отключили телефоны, под разными предлогами выманили за периметр дома часть охраны, подогнали броневики и начали «поливать» особняк из крупнокалиберных пулемётов и забрасывать внутренний двор гранатами. Короче, устроили такой цирк, что представить себе даже трудно. Но Хрущёв просчитался, потому что не знал о моей главной тайне, что у меня к тому времени был уже свой собственный двойник. Знал об этом только Судоплатов, но, судя по всему, он об этом до сих пор никому не рассказал.

Он нашёл его для меня в Карагандинском лагере в далёком 1940 году. Это был киевский еврей, артист драматического театра. Сходство его со мной было просто поразительное. А когда над ним поколдовали хирурги, которые нанесли на его тело несколько шрамов, которые были у меня, сходство стало просто потрясающим. Я смотрел на него, как на своё отражение в зеркале. Долго уговаривать его не пришлось. Надавили на его самые больные места, семью и детей, он и сломался. В 1942 году для проверки я его подложил к Нелли Ивановне в постель, у меня до этого с ней был роман. Правда, эта дура так до конца своих дней и не поняла, почему мы с ней расстались.

Когда начался штурм, мой двойник был вместе со мной в кабинете. Я сразу сообразил, что штурмовать будут до победного конца, и, не раздумывая, всадил две пули «артисту» в грудь и в голову, а сам ушёл из особняка через потайной ход в канализационный коллектор. Про этот ход из домашних не знал никто. До революции дом принадлежал высокопоставленному чиновнику городской управы, который, опасаясь революционных выступлений, подготовил для себя пути отступления. Видишь, какая судьба у меня! Всю жизнь я боролся с этой буржуазией, а свою задницу пришлось спасать через их чёрный ход.

По уши в говне я в этом коллекторе просидел целых пять дней, пока наверху не сняли оцепление. После чего поднялся наверх, нашёл там кое-что из своих вещей, переоделся и ушёл на конспиративную квартиру в Сокольники, где залёг на дно. Никому не звонил, не писал, поскольку знал, что все мои люди находятся под колпаком. Там я, как мышь, безвылазно просидел два месяца, пока на лице не выросла щетина. Всё это время меня мучил вопрос, почему до сих пор не объявили о моей смерти. Сначала думал, что мой двойник выжил и сейчас поёт соловьём, а меня ищут по всем углам. Но внешних признаков активных поисков по городу не наблюдалось, да и по радио как-то тихо освещали эту тему. Дальше оставаться в городе становилось опасно, в любой момент «добропорядочные» граждане могли настучать на подозрительного соседа куда следует. Сначала уехал в Ростов-на-Дону, потом в Красноярск, а ближе к зиме вместе с богомольцами оказался в Кирилло – Белозёрском монастыре, где и провёл свою первую зиму. В конце года я наконец-то узнал, что меня «расстреляли». Видимо, эти прохиндеи выжидали до последнего, всплывут ли где-нибудь мои архивы с компроматом или нет. Замалчивать факт моей смерти дальше было просто нельзя, поэтому они состряпали душещипательную историю моего судилища и сделали из меня козла отпущения.

С тех пор я кочую из одного монастыря в другой. Да видно, грех мой настолько велик, что отмолить его никак не могу. Сначала зрение ни с того ни с сего село в течение трёх месяцев, да так, что дальше вытянутой руки видеть ничего не стал, потом и другие хвори накинулись, в результате чего я превратился в «развалину». Вот и сюда, в монастырь, приехал помолиться Чудотворной иконе, чтобы ниспослала мне здоровья и сил дала дальше жить. А она мне тебя подсунула!!! Ох – ох – ох… – горестно заохал Лаврентий Павлович и замолчал.

На востоке забрезжил рассвет. Архип подбросил в догорающий костёр несколько веток хвороста и, вопросительно уставившись на сгорбившегося Берию, тихо произнёс: