Операция «Дуб». Звездный час Отто Скорцени

«Амброзио потребовал ответа, почему через Бреннерский перевал в страну течет нескончаемый поток немецких подразделений, — вспоминал Ойген Долльман, выступавший на переговорах в роли переводчика, — на что его немецкий коллега ответил встречным вопросом: по какой причине Италия выводит свои части из Греции и с Балкан? Взаимное недоверие росло, и разговор постепенно начал вестись на повышенных тонах. Кейтель и Амброзио даже не заметили, как начали орать друг на друга, словно на плацу, и я уже приготовился услышать фатальные слова „дуче“, „предательство“, „верность „оси““, которые в любой момент могли взорвать воздух подобно залпу шрапнели».

Положение Амброзио было довольно двусмысленным. Когда после вторжения союзников на Сицилию итальянцы просили у Германии оружия и помощи, они были обескуражены скупостью Гитлера. И вот теперь, когда Италия решила в тайне от союзника искать мира, для них было важно удалить с ее территории чужие войска, Гитлер же неожиданно проявил несвойственную ему щедрость. И хотя итальянцы были не в силах поставить заслон на пути мощного потока немецких дивизий, им удалось поднять на переговорах еще одну болезненную тему.

Темой этой было возращение итальянских солдат, сражавшихся на чужих фронтах. В свете итальянского решения перейти в войне на другую сторону было бы вполне разумно отозвать их на родину, где они пригодились бы в предстоящих сражениях с новым врагом — то есть с нацистской Германией. Разумеется, итальянцы никак не могли объяснить эту свою просьбу такими причинами. Вместо этого они выдвинули следующий довод: солдаты нужны для обороны Италии. В ответ Кейтель заявил, что обсудит этот вопрос с Гитлером.

* * *

В целом же можно сказать, что конференция провалилась. Единственное, что объединяло обе стороны, это взаимная подозрительность и то, что они обе к моменту ее завершения «были опьянены собственной ложью и вероломством». Впрочем, Риббентроп еще не закончил плести интриги. Словно для того, чтобы еще больше усилить атмосферу абсурда происходящего в Тарвизио, немецкий министр иностранных дел в некотором смысле запустил в итальянскую сторону бомбу, заявив, что встреча на высшем уровне между Гитлером и королем Италии должна состояться не где-нибудь, а на немецкой земле!

«Главы обеих стран должны были встретиться на земле Германии, — не без сарказма вспоминал Долльман, — подобно овечкам, мирно пощипывающим травку, с тем чтобы раз и навсегда покончить с непониманием и взаимными подозрениями». Это следовало понимать так: Гитлер примирился с кончиной фашистского режима и теперь был готов к сотрудничеству с правительством Бадольо как законным представителем власти в Италии.

С итальянской точки зрения это новое предложение, на первый взгляд вполне разумное, попахивало чем-то неприятным и угрожающим. Бадольо сразу после переворота уже запрашивал о подобной встрече, однако получил от Гитлера отказ. Может, это в характере фюрера задавались вопросом итальянцы, столь резко поменять настроение всего за несколько дней? Что-то не очень похоже. В свете все более и более агрессивного поведения фюрера, сама мысль о том, чтобы сесть с ним за стол переговоров, наверняка вызывала легкую дрожь у нового итальянского режима.

Причем это вполне обоснованно. Подобное предложение вполне могло быть первым шагом Германии в ее попытке похитить короля, как, впрочем, и самого Бадольо, который также получил приглашение участвовать в такой встрече. «Как бы там ни было, — вспоминал Долльман, — Гварилья с макиавеллиевским мастерством сохранил самообладание, заявив, что это решать Риму, прекрасно зная, что текущие переговоры с Западом исключали любую возможность согласия».

Перед тем, как покинуть Тарвизио, Риббентроп взялся завершить еще одно незавершенное дело, на первый взгляд не имевшее прямого отношения к итальянцам. Дело это касалось Макензена, посланника Германии в Риме. Как уже было видно ранее, Макензен проявил крайнюю близорукость, не заметив, казалось бы, очевидных сигналов готовящегося переворота. И вот теперь наступил момент ответить за это упущение. Как только конференция завершилась, Риббентроп вызвал к себе Макензена, который также присутствовал в Тарвизио, чтобы сообщить ему неприятное известие: посла отзывают в Германию, причем немедленно.

Макензена отозвали без всякого предупреждения. Когда он поднялся на подножку вагона поезда, отбывающего в Германию, в руке у него был лишь портфель.

3 августа Гитлер выразил сомнение в необходимости похищения Муссолини, сказав, что с этим можно повременить. Тем не менее после Тарвизио операция по поиску и освобождению дуче вновь оказалась в списке первоочередных задач. Разумеется, тогда нацисты понятия не имели, что дуче буквально у них под носом посадили на борт эсминца и перевезли на остров Маддалена у побережья Сардинии. Гитлер все еще сделал ставки на Вентотене, крошечный островок к западу от Неаполя.