Операция «Яростный полдень»

Свою военную карьеру пан Зигмунт начинал не в русской, а в австро-венгерской армии, а все остальное у него было так же, как и у меня. Четыре года фронта (встретились бы в бою – убили бы друг друга, наверное), потом служба в возрожденной Польше, война с Советами и такой же, как у меня, Крест Военных Заслуг, который вышеназванный пан снискал на ниве борьбы с большевизмом. Правда, после окончания той войны в отставку капитана Берлинга не погнали, ибо офицеры, в прошлой Великой Войне воевавшие за Австро-Венгрию, считались Юзефом Пилсудским вполне благонадежными. В отставку пан Зигмунт вышел в звании подполковника аккурат за два месяца до нападения германца на Польшу. Потом, после разгрома Войска Польского и краха государства, его так же, как и нас, интернировали большевики, да только лагерь, в котором он оказался, не был захвачен наступающей германской армией.

С первого же дня войны подполковник Берлинг и его товарищи писали рапорта, прося дать им оружие и направить на фронт, но русский вождь Сталин с недоверием воспринимал их душевные порывы. Мне и другим панам офицерам нашей бригады хочется верить, что его мнение изменил героический боевой путь нашего штурмового батальона, получившего право на существование по инициативе русских из будущего. Хотелось бы знать, где сейчас пан поручик Алексей Сосновский, когда-то ставший нашим добрым крестным. Теперь мы знаем, что в тот момент мы были в полушаге от смерти, и только счастливое вмешательство русских из будущего позволило нам сохранить наши жизни. Мне хочется верить, что этот человек сейчас жив и здоров и так же, как и мы, бьет германца в хвост и в гриву.

И вот сейчас мы, польские офицеры, заслужившие эту честь в ожесточенных боях, готовимся войти в Польшу, чтобы освободить ее от германских оккупантов. И в то же время мы не хотим, чтобы туда снова вернулись люди, подобные генералу Сикорскому, и другие британские прихлебатели. Нет, вернуться-то они, конечно, могут, но только для того, чтобы мы, победившие Гитлера с оружием в руках, могли спросить с этих самодельных генералов по всей строгости, где они были в тридцать девятом году, когда германец навалился на Польшу всей своей мощью. Мы-то знаем, что тогда пан Сикорский и ему подобные драпанули от этого нашествия в Румынию, только пятки засверкали. Ни Британия, ни Франция, на которые так уповают эти люди, в те дни не оказали нам никакой реальной помощи, и пока Адольф насиловал несчастную Польшу, вели на Западном фронте странную сидячую войну. Говорят, они надеялись, что еще тогда Гитлер лицом к лицу столкнется со Сталиным и, сражаясь между собой, это два диктатора противоположного толка настолько ослабят друг друга, что с легкостью станут добычей возрожденной Антанты.

Спросим мы у пана Сикорского и о том, где он и его прихвостни были в то время, когда мы силой своего оружия вышвыривали наглых оккупантов прочь с польской земли. Сидение в Лондоне за пазухой у пана Черчилля невозможно считать борьбой за освобождение. Как смеют эти люди, отсиживающиеся за тысячи километров от фронта, называть нас, панов боевых офицеров, предателями и изменниками только потому, что мы подчиняемся приказам русского, а не британского командования! К тому же подчиненные лондонскому «правительству» отряды так называемой Армии Крайовы получили от генерала Сикорского приказ не бороться с оккупантами, а копить силы и ждать с прикладом у ноги момента, когда Германия потерпит окончательный крах. После разгрома вермахта эти люди планируют, как и в восемнадцатом году, вылезти из подполья и заорать, что это они здесь власть. Тут, на Волыни, которая имеет смешанное польско-украинское население, а до войны считалась нашими Всходними Кресами, подчиненные Лондону подпольные отряды уже перешли от слов к делу, и вместо того, чтобы присоединиться к освободителям, стали совершать в нашем тылу диверсии и убивать советских и даже польских солдат.

Но советское НКВД – организация настолько же более компетентная, чем царские жандармы, насколько господин Сталин превосходит в организационных талантах последнего русского императора Николая Александровича. Я служил и тому, и другому – и поэтому имею право делать подобные заключения. Едва начались первые враждебные проявления, как в наших тылах тут же объявились войска охраны тыла, уже набившие руку на истреблении непримиримых финских шюцкоровцев, латышских айзасаргов и эстонский кайтселей. И, как говорят земляки поручика Сосновского, принялись «резать, не дожидаясь перитонита», не делая при этом различий между польской пролондонской АК и западноукраинской прогерманской ОУН-УПА.