Операция «Канкан»

Ляйтер преданно и недоуменно глядит на моего спутника, ответственного за выявление польских военных преступлений. В отличие от туповатого Ритцера, я прекрасно понимаю, что разоблачительные фотографии в этом морге нам не сделать. Дюжие парни в одинаковых вязаных свитерах, крепких ботинках и темных штанах, казненные поляками за обстрел отступающей пехоты, ничуть не похожи на невинных нонкомбатантов. Скорее всего — мои бывшие коллеги из Абвер-2, хорошо обученные громилы, только не слишком удачливые. Стоило ли забрасывать их в тыл, чтобы палить в спину и без того разбитым польским частям? Все равно что заколачивать гвозди микроскопом.

Но, оказывается, я ошибаюсь.

— Глядите, коллега… Да, на крайнего. Я его помню. По-моему, парень из «шестерки».

Шестое управление ведает внешней разведкой. Соответственно, и некоторыми специальными операциями за рубежом. Складывается не слишком приятная картина. Группа СД принесена в жертву ради провокации, чтобы озлобить разгромленных польских вояк! Удивляюсь, что паны грохнули только этих снайперов. Понятно, что расстреливать военнопленных некрасиво, но люди в свитерах, бьющие в затылок, пленными не считаются. Делюсь сомнениями с напарником.

— Я не уверен, доктор, что труп из наших. Как бы то ни было, нужны другие тела. Женщин, детей, стариков. Явных штатских.

Хуммитцш энергично кивает. Его круглая физиономия совершенно не соответствует серой полевой форме СС, да и по специальности он теоретик в области нацменшинств. Из тех, что меряют линейкой черепа своим подружкам, чтоб нечаянно не лечь в постель с представительницей низшей расы. Но по случаю начала войны у всех дел невпроворот. Поэтому кабинетному умнику поручено накопать доказательства польских зверств. Я к нему приставлен в качестве специалиста по мокрым делам. Такая репутация у меня после расстрела двух коммунистов в Гамбурге.

— Конечно. Ритцер! Вы слышали моего товарища?

— Да, герр гауптштурмфюрер! Но где мне взять мертвых немцев?

— Мне плевать, где вы их отыщете! Немцев, поляков… хоть цыган! Вольдемар, идемте. В этом вонючем подвале нет ничего полезного. Кто здесь начальник айнзацкоманды?

— Не знаю. Но выяснить не сложно.

Оберштурмбаннфюрер Йозеф Мейзингер обнаружился в Варшавской тюрьме, где сосредоточенно фильтровал подведомственное население: кого выпустить из застенков в расчете, что амнистированный будет служить освободителям, кого перевести в концлагерь. Попутно — кого из временно живых приютить в этих камерах.

— Коллеги? Как война все изменила! Раньше пропасть разделяла внутренний СД и заграничный. Сейчас вас, двух канцеляристов, бросили на передовую.

А он, сволочь, военный ветеран! Совсем недавно протирал штаны в архиве СД, я его помню. Меня почему-то возмущает сравнение с канцелярской крысой. Не то чтобы хочется хвастаться подвигами в Швейцарии, Гамбурге и Брно (гордиться, в общем-то, нечем), но и писарем числиться не комильфо. Хуммитцш — да, он выглядит библиотекарем, сутулый и с толстыми линзами. Мейзингер, со своей стороны, и близко не напоминает карающего ангела СД. Чуть лысеющий, улыбчивый, с круглым мясистым лицом, он играет в хохмача, даже не удосужился снять со стены кабинета огромный портрет польского президента Игнация Мосцицкого. Фюрера, естественно, присобачил. Теперь два лидера, победивший и свергнутый, сверлят друг друга глазами.

— Мы там, где этого требует дело, — бубнит Хуммитцш оправдание нашему назначению и излагает суть проблемы.

— Конечно! Подкинуть материала писакам доктора Геббельса. О том, что поляки — позор Европы, их давно следовало… Так! — оберштурмбаннфюрер вскакивает из-за стола, о судьбе бывшего владельца которого я предпочитаю не спрашивать. — Лишнего материала у меня хоть отбавляй… Да! Я только не задумывался, что некоторые из них еще могут принести пользу.

Пробежавшись к окну, он окидывает взглядом «материал» во внутреннем дворике. Мне плохо видно: толпятся какие-то люди, эсэсовцы из айнзацкоманды делят их на группы. Возможно, от этого выбора зависит жизнь. Или степень мучительности смерти.

— Когда будет ответ? — напирает Хуммитцш.

— Не позднее, чем завтра, коллеги. Вопрос серьезный.

Что совершенно не вяжется с легкомысленной миной на лице оберштурмбаннфюрера. Он тоже ощущает контраст между собственным расслабленным поведением и нашим напряжением.

— Вот вы, фон…

— Фон Валленштайн.

— Вы молоды. И когда поступали в СС, совсем не рассчитывали заниматься трупами для Министерства пропаганды, верно? Это же не к лицу отпрыску из благородной семьи. Барон?

Издевается. Рад, что он, безродный выскочка, на две ступеньки в иерархии СС выше дворянина. А мне полагается вступиться за честь сословия. Но не буду.

— Барон. Но в первую очередь — я офицер СД. И делаю ту работу, что мне прикажут. Это не означает, что любое задание должно приводить меня в восторг.

— Привыкайте, герр барон. Скажу откровенно, ни одно из заданий в Польше меня не вдохновляет. Зато впечатляет общий результат: Рейх растет как на дрожжах!

Напарник пытается вопросом из другой оперы сбить оберштурмбаннфюрера с наезженной колеи: