Операция «Перфект»

– Теперь о тебе, Пола. Ах, Пола, я люблю смотреть, как ты покусываешь свои пальцы, когда о чем-то задумаешься! Я люблю твою медовую кожу – особенно нежные местечки у тебя за ушами. А когда ты начинаешь говорить, мне хочется просто так сидеть и смотреть на тебя, хоть всю жизнь. И у тебя всегда очень симпатичные юбочки. А глаза блестящие – как орехи, которыми елку украшают.

Некоторое время все молчат. Но это совсем другое молчание, не такое, как вначале. Это некое детское молчание, когда от изумления, вызванного чудом, не хватает слов. Это молчание по сути своей противоположно рассудительности.

– Хорошо, что здесь нет этой негодяйки Айлин! – Пола неожиданно прерывает всеобщее молчание и сердито заявляет: – Уж я бы кое-что с удовольствием ей высказала! – И все дружно смеются.

– Ну, Джим, – говорит мистер Мид, – теперь твоя очередь!

Но Джим словно оцепенел. Он не может думать ни о чем, кроме женщины, у которой огненные волосы, самая маленькая ножка в мире и слишком тесное пальто, которое, несмотря на все ее усилия, никак не удается заставить сидеть как следует. Истина наваливается на него внезапно и неотвратимо, как колесо автомобиля во время того несчастного случая. Значит, та женщина-психиатр была все-таки права. Он должен очиститься. Должен овладеть собственным прошлым, стать его хозяином, что бы это ни значило. И единственный человек, который способен правильно его воспринять вместе со всем тем хаосом, что существует в его душе, это Айлин. Именно она – его последний и единственный шанс. Эта мысль столь отчетлива, что просто кричит у него в голове…

– Извините! – раздается чей-то голос от двери.

Обнявшиеся сотрудники, похожие в этот момент на многоголовую тварь, украшенную нелепыми оранжевыми шляпами, мгновенно рассыпаются в разные стороны. А посетительница, стоя в дверях сервировочной, смотрит на них с выражением страха на лице и робко спрашивает:

– Скажите, еще не поздно заказать особый праздничный сэндвич?

Глава 9

Ошибка

Шла вторая неделя летних каникул, и каждый день Беверли торчала у них с утра до вечера. Иногда Байрон, уже ложась спать, все еще слышал, как женщины оживленно беседуют на террасе. Их голоса повисали в вечернем воздухе, точно густой сладкий аромат маттиол и душистого табака. «Ты права, права», – подпевала мать Байрона, когда Беверли делилась с ней очередным впечатлением или рассказывала какую-то историю. Однажды утром он раздернул на своем окне занавески и тут же увидел Беверли, которая загорала в шезлонге в своей пурпурной шляпе и со стаканом в руке. И понять, что она там не ночевала, можно было лишь благодаря присутствию Джини да новой паре пластиковых босоножек, на этот раз белых. Джини зачем-то влезла на столик и стояла на нем во весь рост. Никаких швов у нее на коленке видно не было. И пластырем ей ногу больше не заклеивали. И все-таки Байрон решил, что лучше никаких дел с этой Джини не иметь.

А Люси и вовсе категорически отказалась играть с Джини, заявив, что от нее плохо пахнет. Кроме того, Джини уже успела поотрывать головы у всех кукол Люси. Байрон, правда, попытался вставить головы обратно, но это оказалось чересчур сложно: ему никак не удавалось снова зацепить за петельку внутри пустотелой кукольной шеи пластмассовый крючок, представлявший собой как бы верхнюю часть позвоночника. В итоге он попросту сложил расчлененных кукол в обувную коробку с крышкой. Ему было неприятно смотреть на их улыбающиеся лица, лишенные тел.

Между тем он не забывал вести в тайной тетради записи своих наблюдений и описывал там каждую встречу Дайаны и Беверли. Джеймс прислал ему тайный шифр, основанный на перестановке букв, и новые кодовые имена для Беверли и Дайаны («Миссис Х» и «миссис У»), но шифр оказался для Байрона сложноват, и он постоянно делал ошибки.