Операция "Снег"

И не столько мне сначала больно было, сколько сразу и смешно, и жутковато: а что, если бы он меня всерьез, насмерть, сшиб? И сама ведь, сама все! От страха я глаза крепко-накрепко зажмурила и вставать боюсь. Да только меня за ногу дернули. Я одним глазом посмотрела: наклонился надо мной высоченный светловолосый парень.

— Скажите, — спрашивает, — вы специально именно под мою машину бросились? Если вы решили с собой таким способом покончить, — извините, пожалуйста, что я вас не совсем раздавил… Нервы, знаете.

Я от злости прямо вскочила, — ну хоть бы для приличия спросил, как я себя чувствую и целы ли у меня руки-ноги. И вероятно, у меня было такое сердитое лицо, что парень на меня посмотрел чуточку серьезнее и вдруг улыбнулся. А улыбка у него — словно бы на меня солнечный зайчик пустили.

— Ой! — говорит. — Только вы меня, пожалуйста, не проглотите. А то у меня папа-мама старички, а я у них один…

Я фыркнула, конечно, и тут только заметила, что глаза у него пушистые-пушистые от ресниц и в них просто чертенята прыгают. Он так испуганно посмотрел по сторонам и шепотом спросил:

— Послушайте, а может, эта дорога — ваше частное владение, так сказать, «прайвет роуд», что вы по ней так широко раскатываете?

— Нет, — отвечаю, — я нечаянно…

— Ага, — злорадно протянул он. — Тогда я вас везу до первого автоинспектора. Оформим ваше хулиганское поведение протокольчиком и пошлем к вам в школу. Директор поставит вам двойку по поведению и к экзаменам не допустит. А я буду радоваться, я человек кровожадный!

Говорит, а сам носовой платок достает.

— Берите, забинтуйте ногу, а то всю машину мне своей ядовитой кровью испачкаете…

— Никуда я с вами не поеду… — бурчу.

— Вот как? Тогда покажите, как вы пойдете по этому прекрасному асфальтированному шоссе. Я на ногу ступила, чуть не упала и губу прикусила — так стало больно.

— Не валяйте дурака, — почти приказывает. — Садитесь. И не мешайте мне совершать акт милосердия. А из велосипеда вашего теперь смело можно раскладушку сделать…

Ну что мне оставалось — не злиться же… Кое-как велосипед на крышу пристроили, багажник там был, влезла я в машину. И сразу мне в ней очень понравилось. На заднем сиденье огромный игрушечный мишка сидел, не плюшевый, а весь какой-то шелковистый, гладенький. И шерстка такая, что руки сами тянутся погладить. Я и погладила.

— Знакомьтесь… — это хозяин говорит. — Его Антипом зовут. А меня Александром.

Мишка ростом с пятилетнего ребенка. Взяла я его на руки, потискала, а он рычит! Так и поехали. Саша машину ведет, а я на него посматриваю. Ногу у меня саднит — невозможно сказать как, за брюки порванные стыдно, а почему-то очень хочется, чтобы он на меня взглянул… Но он два раза за всю дорогу только и повернулся.

Первый раз адрес спросил, куда подвезти. Я сказала, а он так серьезно спрашивает:

— Может, сначала в больницу поедем? Там вам на всякий случай прививки сделают против бешенства… И через месяц мы с вами сможем разговаривать на равных…

Ух, я его чуть не ударила!

Второй раз уже совсем у моего дома, когда светофора ждали, он к мишке обратился, как к живому (а тот у меня на коленях сидел) — мол, слушай, Антип… Ты, кажется, с этой девушкой познакомился. Не скажешь, как ее зовут?

— Ирой ее зовут… — сказала я за медвежонка писклявым голосом.

Въехали во двор.

— Вы на каком этаже живете? — спросил Саша.

— На втором.

— Ну и прекрасно… Значит, мне не нужно вас на руках вносить, заметил он и стал разворачиваться.

— А велосипед? — я даже не сразу решилась напомнить.

— Зачем вам этот утиль? — удивился он и уехал.

Он зашел на следующий день. Я одна в комнате сидела, нога забинтована, как кукла, на стуле лежит, будто от меня совершенно отдельно. Звонок зазвенел — веселый такой, ни на чьи звонки не похожий; короткий, длинный и снова короткий. Мы в коммунальной квартире жили, к нам часто звонили, и именно три звонка… Соседка старенькая пошла открывать — и возвращается с Сашей. А тот еще в коридоре с нею разговорился, да так, словно сто лет ее знает. Входит он и руки как-то неловко так за спиной держит, словно стесняется.

— Здравствуйте, Ира, — говорит. Подошел поближе к дивану, на мою ногу внимательно очень поглядел и вынимает руки из-за спины. А у него в руках игрушка такая чудесная, не могу просто: Буратино, да не целлулоидный, не тряпочный, а деревянный, большой, в колпачке с кисточкой, такой настоящий, словно его только-только папа Карло сделал. Я от радости чуть не завизжала.

— Саша, — спрашиваю, — он что, из театра убежал?

— Из театра, — отвечает. — Только не от Карабаса, а от Образцова. Берите, это вам… — И улыбается. — Когда вам ногу отнимут и деревянненькую сделают, все-таки рядом родственная натура будет…

Первый раз он недолго посидел. Ушел, а так и не сказал, что велосипед починил и в коридоре поставил…

А через некоторое время, когда я уже сносно ходить стала, приглашает меня на американский балет!

— Хочу, — объясняет, — вам показать, что могут делать люди, обладающие здоровыми ногами, и чего вы могли лишиться…