«Меня иногда мучают угрызения совести за эти страшные и ненужные жертвы, принесенные на алтарь Ярославля, и я нахожу некоторое утешение только в том, что я не был инициатором этого дела, а лишь исполнителем, не бывшим в состоянии изменить хода событий. Но нельзя отрицать и того, что Ярославль почти в течение месяца сковывал у большевиков руки в важном стратегическом узле, притягивая их слабые в то время силы. Нас, уцелевших участников ярославских событий, это заставило изменить свои взгляды на многие факты и явления, которые мы раньше неверно оценивали. О том, как кончилась ярославская трагедия, я слышал уже впоследствии в Уфе и в Сибири от товарищей, которым удалось уйти из Ярославля уже после его сдачи и которые отчасти были свидетелями ужасов, творившихся там красными, вопреки данным обещаниям и гарантиям при условиях о сдаче».
7 июня началось восстание в Рыбинске. Отряд из 400 человек вел в бой сам Савинков. Но местная ЧК заранее знала о мятеже, и все попытки захватить артиллерийские склады в городе были отбиты. После двухдневных боев восстание захлебнулось. Итогом авантюры Савинкова стали массовые казни эсеров, нейтральных обывателей, арестованных ранее членов Союза защиты Родины и свободы. Большевики не собирались церемониться с врагами революции. Вот лишь один из приказов чрезвычайного штаба Ярославского фронта:
«Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение двадцати четырех часов со дня объявления сего оставить город и выйти к Американскому мосту. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться участниками мятежа. По истечении двадцати четырех часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный, ураганный артиллерийский огонь из тяжелых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, предателями и врагами революции рабочих и беднейших крестьян».
Об этом Савинков старался не думать. Все его мысли занимало очередное предательство союзников. Войска Антанты мятеж не поддержали. У них не хватило сил, поэтому он решил на время приостановить мятежи с целью срыва Брестского мира. В отчаянии от провала восстания, которое готовилось полгода, Савинков бежал в Сибирь, где совершил полный театрального фарса жест – записался рядовым в каппелевские части. О том, насколько это был серьезное приобретение для Белого движения, вспоминал уже в эмиграции полковник Вырыпаев: