Аркаша Арканов приютил Гришу Горина как старший и как уже известный в медицинских кругах юморист. В 1-м Московском медицинском институте некоторые студенты – Арканов, Горин, Александр Левенбук, Александр Лившиц и другие – уже понимали, что они не будут врачами, а будут шутить. Там проходили искрометные капустники. И Аркаша с Гришей стали вместе что-то создавать.
Так получилось, что, когда им впервые издали на чем-то типа туалетной бумаги тоненькую-тоненькую брошюру, на обложке которой было написано: Офштейн и Штейнбок (как нетрудно догадаться, это «девичьи» фамилии Горина и Арканова), они поехали в Одессу. Жара, они идут по пляжу. А там – развал, где торгуют газетами, брошюрами и книгами. Стоит огромная, облезлая от загара одесситка с потными грудями. Гришка говорит Аркану: «Спроси, спроси ее». Аркан отвечает: «Да рано еще, только вчера издали». Гришка не унимается: «Ты все-таки спроси, а вдруг…» Аркан: «Сам спроси. Почему я?» – «Тебе не откажут, ты похож на Марчелло Мастроянни». Тогда Аркан, как всегда медлительно, подходит к пляжной книготорговке: «Ради бога, простите. А у вас сатирического сборника Офштейна и Штейнбока нет?» Она внимательно на него посмотрела и воскликнула: «Хватились!»
Писатель, поэт, драматург, сатирик, красавец, певец, телезвезда, шахматист, беговик et cetera, et cetera. Аркаша был всегда гармоничен и прекрасен, элегантен и молод. Из недостатков у него было три: он не умел плавать, не умел водить машину и предавать старых друзей.
Григорий Горин
Мы прячемся за цинизм, скепсис, иронию, а Гриша был совершенно открытым и ранимым. От него исходили большой уют, доброта, некоторая огромность. Это сейчас мы формулируем. Тогда мы не формулировали, мы жили, пили, гудели, гуляли, огорчались и радовались.
Сидим как-то в 70-ти километрах от Костромы в палатке на каком-то болоте. Холодно, у меня сопли, клева практически никакого. Вдруг к болоту прорывается «газик», из него выходит мужик в гэдээровском костюме и галстуке, но в сапогах. Он оказывается вторым секретарем костромского обкома партии и поклонником Горина – дома есть все Гришины книги. Прослышал, что мы здесь, и просит выступить в Костроме. Мы говорим: «Ну что вы, у нас с собой даже приличной одежды нет». Он продолжает уговаривать, мы отказываемся. Потом я говорю: «Мы тут мерзнем, я весь в соплях, если вам удастся что-то достать…» А тогда был сухой закон. Он намек понял, через пару дней приезжает с четырьмя бутылками водки. В то время добыть их было чуть ли не подсудным делом. И мы в благодарность ему, отколупав кое-как чешую от джинсов и вымыв морду, сели в «газик» и поехали. Дом культуры был набит битком. Он вышел уже в другом гэдээровском костюме и другом галстуке, а мы – все в тех же соплях и рыбе. Он волнуется: «Я вас представлю». Когда уже дали на сцену свет, он отводит меня в сторону и говорит: «Александр Анатольевич, ради бога, простите. Я сейчас буду объявлять вас обоих. А это правда, что у Горина отчество Израилевич?» Я подтверждаю. Он спрашивает: «А если я так прямо на публике скажу, он не обидится?»