Opium Parfum

– Быть такого не может! Если только кто-то из на тот момент присутствующих не взял, да и не выложил всё это в сеть. А фотка там была? Седовласый такой, щеки впалые…

– Была. Волосы черные, морда страшная, широкая, щеки в экран не влазят.

– Ну, может брат евоный. Мало что ли у нас в стране таких врачей, при встрече с которыми уже поздняк метаться? Да и вообще, каких имен сейчас только не встретишь, – видимо поняв, что шутка не удалась, Гера решил сменить тему, – тебе таблетки не пора пить?

– Нет, я слежу.

– Следи, следи, это важно. Ты на укол, кстати, сегодня еще не ходил?

– Нет, а что?

– Как пойдешь, мимо БИТа быстро проходи и ни в коем случае туда не заглядывай, – проговорил Гера напряженным шепотом.

– Угу. Кто там? Неужто сам Позняк Метаца?

– Блин, да я серьезно. Вот с вами всегда так: врешь – верят. Последнее отдать готовы! Сами, прошу заметить. А правду начинаешь говорить – все в штыки. Мошенник, аферист, караул, милиция! Вот как в таком мире можно жить?

***

На укол я пошел раньше, чем было нужно. Обычно я выходил минут за пять, чтобы быть первым, ну максимум вторым. А сейчас не выдержал. Терпения не хватило.

Не обманул Гера. Лучше бы я не смотрел. Он лежал на кушетке с откинутым одеялом в одних трусах, которые буквально висели на нем. Скелет, обтянутый кожей. Подобное я видел только на кадрах Холокоста. О, господи, что с ним случилось…

Было видно, что живот… точнее кожа в районе живота, глубоко утонувшая под острыми шипами ребер, медленно вздымалась под стать его дыханию. Сам по себе роста он был небольшого, а ноги и руки были толщиной, наверное, с два моих пальца. Черным, как смоль, волосы уже омрачила собою седина, а смуглая, в сочетании с неживой бледностью, кожа выглядела как чищеный картофель. Щетина торчала редкими длинными волосками в разные стороны. Глаза были полуприкрыты, а по векам ползали мухи.

Я застыл и не мог сдвинуться с места, ноги, как будто налились свинцом. Я видел, как смерть держит его за руку…

– Отойди, отойди, чего встал? – меня отпихнула толстая медсестра, несшая в руках какие-то шланги и огромный шприц.

Она и еще два санитара зашли в БИТ палату и закрыли за собой дверь. Не знаю, сколько бы я еще там простоял, но, когда услышал жалобный, но отчаянный полукрик-полустон, чуть ли не бегом рванул к себе в палату.

– А я тебя предупреждал. Иди, присядь, водички попей, – Гера сидел на кровати, опершись спиной о стену, и скрестил руки на груди, – выглядишь не очень.

Держась за косяк, я пытался вдохнуть полную грудь воздуха, но, когда понял, что стоять мне трудно, медленно опустился на табурет.

– Что это было?

– Его привезли сегодня ночью. Я как раз вышел в туалет… или покурить, уже не помню… Видок у меня был, примерно, как сейчас у тебя… Да не только у меня, у всех! Мы потом это… когда курили с санитаром, он мне все и рассказал, – Гера провел ладонями по волосам и оставил их, скрестил пальцы, на затылке, – он не ест уже второй месяц. Сам. Намеренно.

Я вцепился в табуретку с такой силой, что побелели пальцы.

– Ну как намеренно, крышак у него потек после какой-то китайской хери. До того докатился, говорят, ватки по три раза вываривал. Короче он ничего не ест.

– Как… как такое вообще… – моя голова моталась из стороны в сторону, отказываясь верить.

– Его пробовали кормить насильно – он начал кусать пальцы санитарам. Ему пробовали вставить трубку в пищевод, чтобы залить туда еду – он прогрыз ее зубами. Сегодня хотят через нос.

– Уже.

– Черт…

Гера раскинул руки в стороны и упер подбородок в грудь.

– Интересно, что у него сейчас в голове творится?

Повисшую тишину разорвали трескучие помехи телевизора и громкий голос диктора новостей.

– Да сделайте вы потише этот долбаный ящик! – не выдержав, прокричал я и начал ходить взад-вперед по палате, – ниче святого! Люди, ну как же так, неужели внутри ничего не дрожит?

– Сядь, успокойся. И так тошно, – Гера встал. Когда он не улыбался, он выглядел лет на десять старше, – пойду покурю.

***

Ничто не может испортить настроение в день выписки из больницы. Так я думал раньше. А потом, когда этих выписок на моем веку стало уже с десяток, особой радости они не вызывали. Привык, что тут поделаешь.

Я стоял с хмурым лицом перед флюорографическим аппаратом, зная, что завтра поеду домой, и никаких эмоций у меня это не вызывало. И завтра не вызовет.

– Глубоко вдохнули… не шевелимся… дышите.

Хорошо все-таки, что аппараты теперь цифровые. А то в эти пленочные влезаешь как в какую-то пыточную камеру, где все гудит, трещит, да еще и дышать нельзя.

– Все, вы свободны. Позовите следующего.

Больница – это царство безволия. И мечта для любого мягкотелого. Здесь тебе не нужно принимать никаких решений, сомневаться в выборе и жалеть о случившимся. Вставайте, ложитесь, ешьте, пейте, мойтесь, дышите, не дышите… Вас позовут, проводят, скажут во сколько, предскажут насколько и укажут, что делать дальше. Расслабься и плыви по течению, грести не нужно. Многим по кайфу.

***