Opium Parfum

Но привычно-счастливое утро дня выписки сегодня было омрачено. Умер Вениаминыч. Он умер тихо, ночью, никто даже и не заметил. Медсестра, дежурившая в ту смену, зафиксировала смерть, когда разносила таблетки.

– Отмучался, – сказала она, когда не смогла нащупать ему пульс, и нажала на кнопку. – Надо же прямо в свой день рождения.

И прибежали санитары, доктора, давай что-то записывать, сверять документы и, когда, видимо, отпали последние сомнения, деда вместе с кушеткой увезли куда-то далеко. Я не хотел знать куда.

Когда зашел в кабинет лечащего врача, чтобы забрать выписной эпикриз, я даже не ощутил, какой у нее сегодня был парфюм. Настроение было ни к черту.

– У вас рецидив.

– Что?! – я медленно опустился на стул.

– Сегодня сдадите мокроту. Проверим на наличие палочки Коха, – она не смотрела мне в глаза, – сами понимайте, в вашем случае риск туберкулеза…

– Вот только не надо меня пугать, каждый раз так говорите. И ниче, вроде живой.

Доктор подняла на меня взгляд:

– Мы провели очередной тест на вирусную нагрузку. Количество иммунных клеток ниже двухсот.

– Нет, нет.… И че? Двухсот! Это же целых двести клеток! Это немало…

– При таких показателях ВИЧ-инфицированный находится на стадии близкой к критической. Вы антиретровирусную терапию принимайте?

– Да… регулярно, – я вжал голову в плечи и говорил еле слышно, – по времени.

– Возвращайтесь в палату.

Звон в ушах. Я шел по коридору и не слышал ничего, что говорили идущие навстречу люди. Они оборачивались и что-то кричали мне в след. Так стоп. Спокойно. Никто не кричит. Я же не оглядываюсь, и слышу только один гул. Значит, никто не кричит. Бред какой-то. Нельзя терять границу с реальностью.

– Где Гера? – это было первое, что я сказал, войдя в палату.

Соседи, как обычно лежали и смотрели телевизор. «А сейчас я приступлю ко второму отделению концерта по заявкам радиослушателей!» – ответил Жеглов.

– Где, мать вашу, Гера? – проорал я.

Они молча переглянулись, вздохнули и снова уставились на экран.

– Да что вы за люди то такие?! Ничего человеческого в вас нет! Я всего лишь навсего прошу…

– Тише, Коля, – один из больных медленно поднялся и свесил ноги с кровати, – ну что ты хочешь, чтобы мы опять кнопку нажали? Медсестра придет, тебе укольчик поставит, будешь спать суток двое как убитый. Понравилось в прошлый раз?

– Какой укольчик? Что ты несешь?

– Ууу, понятно, – выдохнул он, – опять началось. Только голодовку не устраивай снова – трубку в нос вставят, орать будешь…

Острое чувство сдавило легкие и подступило к горлу. Я с силой сжал губы. Как же курить то охота. Шатающийся походкой я подошел к тумбочке, достал оттуда пачку сигарет с засунутой в нее зажигалкой и, стараясь не смотреть на соседей, вышел из палаты.

На этот раз на коридоре никого не было, он был пуст. Я шел и слушал, как звонким эхом разливается звук щелкающих по полу тапочек. Дойдя до конца корпуса, я спустился на цокольный этаж. Свет в курилке не горел. Тьма полная. Не нащупав выключатель, я достал сигарету и дрожащими пальцами пытался попасть по колесику зажигалки.

– А говорил, что бросил.

От неожиданности я вскрикнул и чуть не выронил сигарету.

– Вот зачем надо было врать? Кого ты обманываешь? – спросил голос.

– Блин, Гера, слава Богу, ты здесь. Как же я рад тебя видеть. Херня какая-то творится…

– Давно уже, Коля, давно.

– Соседи наши про какие-то уколы мне говорили, про голодовки…

– А ты что не помнишь?

– Нет…

– Эх вы, Николай Вениаминович, – смеющимся голосом проговорил Гера, – плохи совсем стали, ничего не помните.

– Помню я все, – выронив сигарету, я полез в пачку за второй, – врач сказала клеток у меня мало. Меньше двух сотен осталось.

– Это еще более-менее. Я до тридцати пяти продержался.

– А что потом?

– СПИД.

– В смысле?

– Всё.

По спине пробежал холодок. Свет с первого этажа практически не проникал на цоколь, и я впился глазами во тьму, пытаясь разглядеть друга.

– Где ты, Гера?

– Хм, интересный вопрос.

Подняв зажигалку, я принялся чиркать кремний, в надежде разжечь пламя. Но искра не высекалась.

– Уже поздно, Колян. Надо было раньше думать. Надо было думать тогда, когда мы вгоняли иголки в свои вены. Колоться одной машиной! Дебилами надо было быть. Да и вообще…

Пальцы дрожали, и зажигалка чуть было не выскользнула из рук.

– Я умер еще при втором обострении. Тебе повезло больше. Хотя кто знает…

Острая боль пронзила тело насквозь и начала пульсировать в висках.

– Опиум дарил нам счастливую жизнь. Вернее ее иллюзию, – голос Геры дрожал, – в оконцовке он ее забрал. А иллюзия осталась.

– Но ты ведь не хочешь сказать, что жизнь кончена? Что нужно опустить руки и ждать смерть, ну или вколоть в эти руки золотой укол и принять ее самому?

– Конечно, нет.

– Значит, метаться еще не поздняк?

– Определенно, – улыбнулся Гера.

– Кстати, я вспомнил, у меня сегодня день рождения.

– Поздравляю, друг, поздравляю.

Колесико зажигалки громко щелкнуло, и кремний высек искру. Яркий свет пламени озарил комнату.