Оплот добродетели

– Глобальный, – она скривилась, будто говорить об этом было неприятно. – Понимаете, общество все-таки сегрегировано. И часто люди думают, что беда, которая случилась где-то там, их не коснется. А здесь… коснется всех, вне зависимости от статуса и состояния.

И заставит платить.

Из страха.

Из понимания, что защититься не выйдет, если только…

– Продажи будут неплохими. Особенно вначале, когда вакцины будет все равно меньше, чем желающих ее приобрести.

– Вот только… – Тойтек протянул руку, и лысый подставил свою, столь огромную, что пальцы ученого – голову бы ему оторвать гениальную, глядишь, никто бы до такой пакости не додумался, без вакцины-то, – гляделись несуразно тонкими и хрупкими. – Вот только… она почти не работает. Надо… кое-что сделать… чтобы…

– Алина, – Эрра редко перебивала людей, но сейчас вскочила, а в руке вновь появился клинок, правда, исчез в складках платья раньше, чем Данияр сделал замечание. Нехорошо пугать людей оружием.

– Ужас-с-сная женщина, – ученый вдруг скривился.

– Она вчера кашляла…

– А еще говорила про какой-то корабль, который был до нас. Тоже сбился с курса…

– И тот ученый, физик, – Лотта сжала рыжие волосы в кулаке. – Он упомянул, что мы просто на струну становимся не под тем углом…

А вот то, что сказал Кахрай, в приличном обществе повторять не стоило. Впрочем, Данияр и сам присоединился к его словам.

Мысленно.

Вслух он сказал иное:

– И что мы будем делать?

Третья палуба.

Каюта полулюкс, как сообщал гид по кораблю, заодно уж описывая и комфорт ее, и возможность уединения. Лифт, как показалось Кахраю, работал медленно.

Слишком медленно.

Тянуло вмазать кулаком по цифровой панели, подгоняя технику, которая будто издевалась. Но Кахрай заставил себя дышать.

Скорость установлена настройками, и только-то.

Лифт остановился, и полупрозрачные двери его распахнулись. Мягко выкатилось кресло. И только руки человека, в нем сидевшего, мелко и нервно подергивались. Пальцы то впивались в подлокотники, то отпускали их.

А гид развернулся, вырисовывая маршрут.

Прямо.

Налево. И снова прямо. Коридор. Толстый слой искусственного ковра, скрадывающий шаги. Тишина. Крытая галерея, с которой открывается вид на палубу и аквапарк. Люди, устроившиеся у воды. Эхо музыки, что пробиралось сквозь щиты. И понимание, что все это скоро изменится.

Если они не успеют.

А они не успеют.

Девушка поднялась на борт еще вчера, а до этого и на Аррее со многими общалась. И сколькие заражены?

– Думаешь, ты ошибся? – тихо поинтересовался Тойтек, и в голосе его звучала надежда.

– Надеюсь, но…

Слишком хорошо все сложится.

Изящно.

Непредсказуемо. И надежно. Если не убьет болезнь, хотя эта-то убивает всех, то зачистка поможет. Кораблю просто не позволят подойти к обитаемым мирам. А потом… случится авария.

Корабль не новый.

Паника.

Реакторы. Удачное сочетание обстоятельств и трагедия для всего человечества. Потом уже, в память, где-нибудь там воздвигнут мемориал с именами. Родственникам выплатят компенсации и страховку…

– Все хуже, чем ты говоришь, – Тойтек был слишком умен, чтобы самому не понимать: они обречены. – Нас ликвидируют, верно?

– Не сразу.

Пожалуй, можно было бы и солгать. В конце концов, все лгут. Сказать, что выход есть и непременно найдется. Совет благороден и не допустит невинных жертв, а сам Тойтек нужен человечеству, ну и прочие, с кем их судьба свела. Но правда в том, что благородства у Совета еще меньше, чем совести у папарацци…

Пиликнул навигатор.

И нужная дверь высветилась красным. Стучать? Или нет? И как сказать человеку, что он скоро умрет? Здравствуйте, мы пришли сообщить нерадостную новость. У вас чума. И вы не просто умираете, вы прихватите с собой несколько тысяч человек и, возможно, войдете в историю как нулевой пациент. Если вас это утешит.

Не утешит.

Никого и никогда. Кахрай знал. А еще знал, что до последнего не отступит. И пусть его, как и подопечного, списали, но это не повод умирать.

Он осторожно постучал.

И дверь открыли.

– З-сдравствуйте, – просипела девушка. – А вы… ко мне? А я вот…

Она выглядела больной, не смертельно, просто больной, простуженной. Нос покраснел и распух, над губой образовалась корочка раздраженной кожи. Глаза ее слезились, а на щеках проступили бледно-лиловые круги.

– Вторая стадия, – меланхолично заметил Тойтек. – Нужно будет образцы взять…

Образцов, если Кахрай понимал правильно, скоро будет с избытком.

Данияр знал, что когда-нибудь путь его, отмеренный богами, завершится. И в молодости представлял, что смерть его будет всенепременно героична, такова, что надолго останется в памяти потомков, сподвигая на свершения. Потом, став постарше, он понял, что в мире нынешнем подвигам места не осталось, но оно и к лучшему. И смерть перестал призывать даже мысленно, надеясь лишь, что случится она нескоро, а когда все же случится, то будет тиха и безболезненна.

Ошибался.

Он потер гладкий подбородок, под которым уже наметилась складочка второго.

– Хорошо, – сидеть и ждать, когда же болезнь, что уже скрывалась в теле – сомнений в том не было, – проявится, было просто невыносимо. Душа Данияра требовала действия.