Опойца и сушь

Истимир и Лесьяр оцепенели, вперив друг в друга испуганные взгляды. Им уже доводилось слышать нечто подобное. Да что там, вся Сивинь слышала. В прошлом году смолокур Богша, сгружая с телеги только что купленный медный котел, стал жертвой выбранного им ремесла. Колесо телеги слетело, и тяжеленная емкость, выломав борт, грохнулась на ногу Богше.

Звук, сотворенный спором между котлом и голенью смолокура, прочно засел в памяти всей деревни.

Воспоминание оказалось до того живым, что Лесьяр втянул голову в плечи, ожидая вопля из-под земли. Однако никто не спешил клясть металлургов Пензы или криворукого плотника, и он расслабился.

– Неужели оно? – Истимир опустился на колени. Его руки погрузились в рыхлую плоть земли. Мысль о том, чтобы продолжать копать и тем самым бередить покойника лопатой, пробудила в нём суеверный ужас. – Господь Всеблагой, хоть бы коряга.

Проникшие глубже пальцы сообщили, что дальше идет что-то пружинистое и плотное, с подвижной кожей; что-то, напоминающее вяленый свиной бок. Вне себя от волнения Истимир принялся счищать землю с выпуклости. Мгновением позже показались черные волосы.

В ямке жутким холмиком торчал затылок мертвеца.

– Свят! Свят! – Из желудка к горлу поднялся тугой ком, и побледневшего Лесьяра вытошнило. – Боги… Лучше бы Третьяк, скотина такая, сбрехал. – Полупереваренная медовуха, несшая комки, брызнула еще раз.

Истимир посмотрел на свою руку. Такую бесчувственную, такую глупую. Словно и не он только что ощупывал шею мертвеца, пытаясь определить, что это. Косец, завороженный близостью смерти, начал гребками выбрасывать землю. Вскоре показался воротник ездового кафтана. Цвет, некогда синий, давно перешел в голубую бледноту, отчего одежда казалась подземной кожурой покойника.

– Может, лопатой его достанем? – предложил Лесьяр. Брыкавшийся желудок выгнал из него пота больше, чем идиотское солнце.

– Грех.

– Что – грех?

– Выковыривать покойника лопатой – грех.

– Ну отлично. Вы теперь со старостой в одной лодочке.

Впрочем, Лесьяр не стал артачиться. Бросив на инструмент тоскливый взгляд, он принялся помогать приятелю. Вскоре ямка расширилась, и солнце выхватило мертвеца из тьмы месяцев. Невысокого, скорченного, лежавшего лицом вниз. Казалось, он задремал в тот момент, когда его скрутили кишечные колики. В правой руке встрепенулась смятая книжечка, обвеянная ветром. Видимо, неизвестный до последнего считал, что документ сохранит ему жизнь.

Истимир подобрал книжечку и поднес к глазам. Губы косца зашевелились, вторя буквам.

– А вот и наш сборщик подати – земский комиссар Родион Тихоненков. – Он оперся на колени и осмотрелся. Обвел рукой Коростный перекресток. – Где-то здесь должны быть закопаны сопровождавшие его офицеры подушного сбора.

Лесьяр тоже огляделся. Правда, с сомнением. Он, в отличие от приятеля, сразу зрел в корень многих неприятных вещей. И эта ситуация не стала исключением.

– Староста упомянул только сборщика. Значит, все были в доле: и Третьяк, и его дружки, и служивые.

– В доле так в доле. – Истимиру не хотелось спорить. К тому же от мертвеца, оказавшегося на солнечном противне, уже разливался приторный душок. – Давай, что ли, достанем горемыку.

Сборщика подати извлекли из могилы. Грязная голова завалилась вбок, словно труп решил прислушаться к тому, как текут соки земли, из которой его только что подняли. Лесьяр, желая сохранить ночной покой, тотчас отвернулся. Сгреб веревку.

Истимир тем временем не сводил встревоженного взгляда с лица сборщика податей. Спутанная борода. Камешки острых скул. Сращенные землей веки. Господи, сращенные землей веки, будто за ними никогда не было глаз! Впрочем, не только это занимало косца.

– А зачем его связывать? – наконец спросил он.

– Не знаю. Чтобы на руках не тащить?

– А кляп тогда для чего? Он же молчаливей рыбы.

– Без понятия. Это же Третьяк. Не бери в голову.

– Староста молвил, что Коростный перекресток – дурное место. Нечистое. Я вот что смекаю. Скотова топь находится в четверти версты отсюда, но тело до нее так и не дотащили. Почему?

Лесьяр захлопал ресницами. Хмель от медовухи давно выветрился. За глазами накапливалась головная боль. А тут еще неугомонный косец пытал его не хуже батьки Людевита на воскресной службе.

– Слушай, давай… давай просто сделаем это, хорошо?

Однако затуманенный взор Истимира по-прежнему разыскивал истину.

– Убивцы испугались Скотовой топи. Или той силы, что там рыщет, – протянул он. – Но веревки и кляп?

Лесьяр, совершенно опустошенный, сел на край могилки. Взял баклагу с медовухой. Приложился.

– Тебе дождь нужен или нет?

Этот простой вопрос отмел все сомнения.

Приятели еще немного отдохнули, потом сложили косоворотки в котомки, оставшись голыми по пояс. Затея с кляпом показалась баловством, и тряпка, врученная старостой, так и не увидела Божий свет. Однако руки и ноги покойника всё же связали – чтобы те по пути не цеплялись за всё подряд. После, захватив петлями щиколотки трупа, они соорудили себе по веревочной лямке на плечи.