Опоздать на казнь

— Не надо бояться. И не надо глупостей, — миролюбиво сказал Гучериев, как будто ненароком показывая Дублинскому рукоятку пистолета во внутреннем кармане кожаной куртки. — Мы все здесь люди горячие. Можем вспылить.

— Что вам угодно? — стараясь говорить как можно громче, произнес Дублинский. — Что вы хотите?

— Не кричи — не услышат, — отозвались от фургона. — Все ушли охранять президента.

Дублинский напряженно сглотнул, припоминая, что вдоль всего Каменноостровского, докуда видел глаз, через несколько шагов друг от друга стояли милиционеры. «И где их столько понабрали, — подумал еще Дублинский. — Не иначе, как с менее важных постов на окраине сняли. На радость местным хулиганам».

— В милицию идешь, — ласково то ли спросил, то ли констатировал Гучериев.

— Ну что вы… — попытался соврать Дублинский и неожиданно для себя густо покраснел.

— В сорок седьмое отделение… — продолжал Гучериев, будто не слыша слов профессора. — Друзей своих хочешь ментам сдать. А мы ведь охраняли тебя. Мы тебя и сейчас охраняем. Если бы не мы, тебя бы уже давно пристрелили или бомбу под двери квартиры подложили. Обычную, с тротилом.

До столь откровенных угроз Гучериев раньше никогда не доходил.

Умирать не хотелось — особенно здесь, сейчас, в вонючем питерском проходном дворе, когда по главной улице едет кортеж президента и все жители города машут из окон платочками. Не хотелось умирать от руки бандита. Не хотелось быть вывезенным на свалку в фургоне, для виду груженном арбузами. Не хотелось умирать, не завершив исследования, не попрощавшись с Ириной и с женой. Просто не хотелось умирать — и все тут. Какие могут быть оправдания?

Дублинский оценил свою жизнь дороже осмия. А вы бы, читатель, как поступили на его месте?

— Ну что? — спросил Гучериев. — Теперь мы можем договориться?

Дублинский помедлил несколько секунд, потом еле ответил:

— Можем…

— Ты правильно поступаешь, — Гучериев одобрительно похлопал Дублинского по плечу, а потом протянул ему ладонь. Дублинский тупо уставился на нее, борясь с собой, не желая подать руку Гучериеву. Тот, однако, рассмеялся, сам взял ладонь Дублинского в свою и крепко пожал.

— Мужчина должен уметь проигрывать, — добродушно сказал он. — И не терять лица. Ты молодец, профессор. Мы заплатим тебе за осмий по-царски.

Встреча была назначена на день возвращения Дублинского с конференции. Он заедет домой, повидается с женой, потом отлучится, возьмет чемоданчик с осмием и приедет в условленное место.

Место было выбрано несколько странное — на окраине города, в лесу за метро Дыбенко.

— Нельзя ли где-нибудь поближе? Я буду с дороги, уставший, может быть, я вам сюда его принесу, в этот двор?

— Чтоб тут нас всех забрали? Делай, как мы говорим! — пригрозил Гучериев.

В Германии, в кругу коллег и друзей, Дублинский как-то забыл про угрозы, про Гучериева, про гонки за осмием. Посидел в кельнских пивных, поел сосисок с капустой, округлился, посвежел, пропали мешки под глазами, так огорчавшие Ирину.

— А то оставайся у нас! — предложила жена школьного приятеля, Изи Шапируса, — У вас там в России так страшно, в новостях показывают, олигархи, чеченцы на каждом шагу.

Лучше бы она не вспоминала о чеченцах! Дублинский нахмурился. Может быть, и в самом деле остаться? Перевезти сюда жену, вызвать Ирину — она как раз отлично знает немецкий, даже Гете читала в оригинале три года подряд, пока не надоело. Немецкое правительство с распростертыми объятиями примет ученого с мировым именем. Вот только…

— Нет, я должен вернуться. Может быть, как-нибудь еще выберусь к вам.

— Уж мне эти русские патриоты! — отозвался из соседней комнаты Изя. — Держитесь за свою Россию, как за кусок черствого пирога. Додержитесь!

— Изя, а правда, что евреи продали Россию? — поинтересовался Дублинский.

— Ой, Сережа, я тебя умоляю! если бы мы ее продали, стал бы я принимать тебя в такой развалюхе?

Развалюха была трехэтажная, с мансардой и видом на зеленый некошеный луг. Правда, бассейна в ней не было и автомобилей у Шапирусов было всего два — как и у Дублинских. Впрочем, Изя не был всемирно известным ученым. Он работал в фармацевтической компании «Байер».

Вечером перед отъездом из Германии русские ученые вздумали перепить немецких. В итоге все чуть не закончилось, как в фильме «Ирония судьбы или с легким паром». Русские остались допивать, их германские коллеги, вялые и сонные, были погружены в автомобиль и отправлены в аэропорт. Но немцев вовремя завернули, а русских все же доставили в самолет в последнюю минуту.

Вернувшись, Дублинский забежал домой — переодеться, бросить вещи и поздороваться с женой (а может быть, и попрощаться, подумалось ему).

Он отдавал себе отчет в сложившейся ситуации: Гучериев, получив осмий, вполне может расправиться с курьером — зачем ему такой свидетель? Но, по крайней мере, он отстанет от семьи, от Ирины. А что до исследований — жалко их бросать, но в сейфе Дублинский оставил все расчеты и выкладки. Зоя может продолжить его дело.