Опоздать на казнь

Николай Петрович Мяахэ — начальник Крестов — был потомственным тюремщиком. Его, дед, отец и даже мать всю жизнь отработали контролерами. А вот Николай Петрович сделал карьеру. Кто знает, удалась бы ему эта карьера в прежние времена, тогда он о ней и мечтать не мог и не стремился к заоблачным высям. Медленно, но верно, с наследственной «чухонской обстоятельностью» делал Мяахэ свое дело и не претендовал на большее. Однако, когда систему МВД и Минюста начало крупно трясти и мелко лихорадить — в такт со всей нашей большой страной — люди стали уходить и даже разбегаться. Сотрудники Управления исполнения наказаний ценились на вес золота в качестве охранников в коммерческих структурах. Лучшие люди уходили. А на безрыбье, как известно, и рак рыба. Так и получилось, что начальником тюрьмы был назначен Николай Петрович, звезд с неба не хватавший, но обстоятельный и исполнительный. Из тюрьмы он уходить не собирался — возраст был уже ближе к пенсии. Нельзя сказать, что он любил свою работу, да и как можно любить подобное и считать своим жизненным предназначением? Но Мяахэ относился к этому философски. Если кто-то рожден, чтобы воровать и убегать, значит кто-то рожден, чтобы их ловить и сажать. А ведь кто-то же должен и следить за преступниками, пока они сидят. Следить не только за тем, чтобы они не разбегались, но и за тем, чтобы с ними обращались справедливо. К тому же в СИЗО, где содержатся еще не осужденные преступники, а человек томится в ожидании решения суда — он, может быть, и не виноват вовсе. И роль тюремщиков главным образом состоит в том, чтобы установить справедливый порядок для всех подопечных. Всяческие чепэ, случавшиеся во вверенном ему хозяйстве, Николай Петрович Мяахэ воспринимал как оскорбление, нанесенное лично ему, и всегда проводил очень тщательное расследование с целью наказания виновных. Особенно близко к сердцу он принимал тот факт, что во множестве неприятных происшествий не последнюю роль играли его непосредственные подчиненные. Действительно, передать с воли «маляву», содержащую те или иные указания, можно было только при участии тюремщиков. Когда подобные факты раскрывались, гнев Мяахэ бывал очень силен, проштрафившиеся контролеры не только бывали уволены, но и попадали под следствие.

Визит Юрия Гордеева с его предложением найти виновника убийства, произошедшего накануне в Крестах, Мяахэ воспринял как должное, он и сам собирался провести расследование.

— Виктор Петрович мне позвонил насчет вас. Интересно, почему это адвокат занимается такими делами?

— Видите ли, я сам бывший следователь. А защищаю сейчас обвиняемую по делу об убийстве профессора Дублинского, по которому Бурцев проходит одним из главных фигурантов. Так что выяснить, кто совершил его убийство, для меня жизненно важно.

— Ну что ж, раз за вас просил сам Гоголев, я, конечно, препятствовать не буду. Будем искать, хоть это дело и непростое.

— Да я понимаю, Николай Петрович! Сколько в той камере человек?

— Двадцать пять, — тяжело вздохнул начальник тюрьмы.

Перенаселенность камер он считал одной из главных причин подобных чепэ.

— Ну вот, видите, всего двадцать пять человек, — почему-то обрадовался Гордеев. — Это все же не многомиллионный город, где искать гораздо тяжелее. Давайте вместе посмотрим дела всех заключенных из этой камеры. Кто-то и сам отлетит из числа подозреваемых, а кто-то может оказаться и полезен.

Тополиный пух кружился в коридорах, пахнущих сыростью и слежавшимися документами. В питерском угро на Огарева было тихо, как в Кельнском соборе. Где-то на лестнице органом гудел басовитый начальник, распекающий секретаршу, вздумавшую поставить чашку кофе на документы по делу… бу-бу-бу…

Лена прошла мимо гулкой лестницы, свернула в коридор направо, уткнулась в тупик. Лабиринты питерского угро могли сравниться с лабиринтами, в которых пасся несчастный уродец Минотавр, только были еще запутаннее. Снова поворот, крашеная дверь с табличкой «Ушла на 15 минут». Вконец заблудившаяся Лена на всякий случай осторожно приоткрыла дверь.

Дверь вела в небольшой, пыльный и душный кабинетик. Вентилятор висел на открытой форточке, но прохладнее в кабинете не становилось. За довольно убогим дешевым столом сидела мадам. Таких мадам в любой конторе навалом — просто удивительно, как из русских красавиц, ясноглазых, с косой до попы, с маленьким аккуратным курносым носиком, получаются такие клячи — с обрюзгшими щеками, отвислой грудью, жирными складками на открытых по случаю жары руках и в неизменном перманенте.

— Ня-а видишь — я ушла-а? — взвизгнула и пропела мадам очень высоко, как невзначай лопнувшая струна на первой скрипке.