Опоздать на казнь

Однако слишком уж гладко прошел арест, одним невезением это вряд ли можно было объяснить. Слишком гладко. Что ж, возможно, и соседи по ресторану были подставными, и пасли менты именно его — Корня, такое уже случалось. «У ментов никогда не хватает ума играть по-честному», — в который раз подумал старый вор и зло сплюнул. Ему вспомнился его первый срок, тогда тоже попался на глупости и мелочовке. Анекдот просто — хоть учебник для начинающих воров пиши, — как Корень пришел продавать краденое к указанному барыге, а тот оказался мусором. Тот урок ему дорогого стоил, однако он ни о чем не жалел. Зона оказалась для него важнее цивильных университетов. «Всем, что я в жизни имею, я обязан зоне» — именно так перефразировалась известная фраза. Ни к чему лишние премудрости, когда ты узнаешь всю изнанку жизни и постигаешь все ее таинственные механизмы. А постиг в этой жизни Коренев немало. Потому и не боялся ни тоскливого ожидания, ни трудного тюремного быта, ни неизвестности судебного заключения. Чего страшиться — все это уже неоднократно пройденный путь. Страшило его другое — мир, в котором он чувствовал себя на своем месте, последнее время стал достаточно зыбок, дикие, дикие времена наступают. Молодняк наглеет и звереет, авторитеты для них давно утратили свой авторитет — вот такой печальный каламбур. Может, и лучше сейчас для него вернуться на зону, отсидеться, понять, что к чему, восстановить прежние связи, набрать новых. Власть старого вора утекала из рук. Дикие времена наступили.

В камере триста шестьдесят четыре, где в данный момент содержался Корень и где сутками раньше был удавлен Андрей Бурцев, действительно содержалось двадцать пять человек — на четырнадцать койкомест. И разумеется, Корень тут был признан главным. Паханом. По крайней мере, в Крестах с его авторитетом никто не спорил.

Коренев Степан Корнилович оказался не слишком-то разговорчив. Спокойный, рассудительный Мяахэ уже начинал злиться. Старый вор не шел на контакт.

— Да вы что, гражданин начальник! С какой стати я ссучиваться должен? За какие-такие блага и радости?

— Никто тебе ссучиваться не предлагает, Коренев, — строго сказал начальник тюрьмы.

— А как это называется, интересно? — иронически поинтересовался Корень.

— Ну, Коренев, я же тебе говорю — мы можем посодействовать в плане назначения суда. Не надоело тебе его в Крестах дожидаться?

— А я никуда не тороплюсь! Нам, знаете ли, и тут неплохо. — Корень нагло улыбался, но был настороже.

— Ну я могу за тебя и походатайствовать!

— Вот еще, чтоб за меня начальник Крестов ходатайствовал! Да я от такого позора не отмоюсь. Ерунду говорить изволите!

Уговоры, неоднократно причем повторенные, уже иссякали. Распалившийся Николай Петрович решил перейти к угрозам и обвинениям:

— А не кажется ли тебе, мил друг, что твое нежелание содействовать может быть расценено как причастность? Быть не может, будто в камере что-то без твоего ведома творилось. К тому же убийство! Небось сам инженера и заказал. Откажешься сейчас говорить — на тебя и повесим.

— А ты не судья — на меня мокруху вешать! Ты хоть дело мое почитай, крыса тюремная! Когда это я на мокрое шел? Я тут по всем краям чистенький! А коли ты за вверенным тебе контингентом уследить не можешь и у тебя на глазах молодежь самоуправничает, ты на меня это не вешай! Я тебе за деньги не нанимался в камере порядок мести.

Видя, что разговор заходит в тупик, в дело вступил Гордеев:

— Степан Корнилович! Вот вы слова такие упоминаете — «контингент», неглупый вы все же человек, образованный, сразу видно. Но при этом проговорились, сказали «молодежь самоуправничает», значит, знаете кто?

Но старый вор и сам понял, что ляпнул лишнее, и снова замкнулся, отвечал только «да-нет», или не отвечал на вопросы вовсе.

Гордеев все же решил воззвать к его совести, если не к гражданской, то хотя бы к человеческой.

— Степан Корнилович, да поймите вы, ради бога, что на этот раз тут не разборка творится — кто у кого что украл, кто кого обманул, подставил, убил. Тут речь идет о большой опасности.

— А ты гэбэшник, что ли? В органы безопасности меня вербуешь?

— Нет, я не гэбэшник и не мент. Я вообще лицо гражданское, — признался Гордеев. — Но о помощи вас прошу. Если мы их сейчас не найдем, не остановим, то дело тут не ограблением банка пахнет. А взрывом. Большим взрывом. Причем атомным.

— И какой же ты помощи от меня ждешь? Я же тебе сказал, что стучать не стану.

— Но у нас же это единственная ниточка к преступникам — найти того, кто Бурцева убил. Разобраться надо.

— Тебе надо, ты и разбирайся.

— А я разбираюсь. — Гордеев уже сильно нервничал. Эта карта оказалась не козырной. Видимо, придется вернуться к сомнительному плану внедрения в камеру к уголовникам, дабы провести там собственное расследование, но теперь он засвечен перед паханом и вдвойне нуждается в его помощи.

Однако Корень будто читал его мысли: