Оппенгеймер. Альтернатива

– Поверхности Меркурия, Венеры, Земли и Луны будут разрушены, – сказал Теллер дрожащим от потрясения голосом и снова повернулся лицом к своим коллегам. Уничтожение, о котором они говорили, превышало своим масштабом даже то, что он мог себе представить.

– Вы правы, – сказал Оппенгеймер. – Океаны испарятся, и все это случится году примерно в 2028-м. Вскоре Солнце успокоится и вернется к ровному свечению, как и прежде, но населенная поверхность Земли превратится в шлак.

– На Венере может быть жизнь, – сказал Бете. – Не могу представить себе там ничего разумного, но тем не менее потерять другую… как это называется? Другую экосистему. Мы должны послать туда корабли, попытаться собрать образцы.

– Ханс, ради бога, – сказал Альварес. – Мы потеряем свою экосистему.

Бете кивнул и повернулся к Роберту.

– Но все мы исходили в основном из данных, приведенных в ваших работах. Оппи, вы уверены в них? Ваши вычисления…

– …не всегда точны, – признал Оппи. – Прошу вас проверить меня. Я буду очень рад, если… но…

Он глубоко затянулся трубкой, и фразу за него закончил Фейнман:

– Но если вы не ошибаетесь, то человеческой расе осталось жить менее ста лет, а потом…

– А потом, – сказал Оппи, ощущая, как сердце отчаянно колотится в груди, – разрушителем миров станет само Солнце.

Глава 18

Противник начал использование нового оружия небывалой мощности. Эта смертоносная бомба причинила непоправимый ущерб нашей земле и унесла тысячи невинных жизней. Если мы продолжим борьбу, это не только приведет к полному уничтожению японской нации, но и даст старт искоренению всего человечества.

Император Хирохито

Японцы объявили о капитуляции две недели назад, 15 августа 1945 года, но до официальной церемонии, которая должна была состояться на борту американского линкора «Миссури», оставалось еще несколько дней. В конце концов японцы добились главного, о чем говорили еще год назад, летом 1944 года, когда впервые начали прощупывать почву для возможной капитуляции: их божественный император Хирохито сохранит за собой Хризантемовый трон. Иного решения вообще не могло быть: послевоенному миру требовалось авторитетное собственное правительство на Японских островах. Но Трумэн продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции и не делал уступок Хирохито до тех пор, пока американцы не сбросили две атомные бомбы, то есть пока не установился новый мировой порядок.

Эдвард Теллер, к немалому удивлению Оппи, пригласил его прогуляться. Стоял жаркий день конца августа; Роберту такая погода нравилась, а вот полноватый Теллер был создан для более прохладного климата. Глазам Оппи хватало для защиты от яркого света полей шляпы, тогда как на Теллере были солнцезащитные очки такого же темно-зеленого цвета, что и материал, получивший название «тринитит» – стекло из расплавленного песка, покрывавшее поверхность кратера от взрыва на испытаниях «Тринити».

Они шли медленнее, чем обычно передвигался Оппи. Дело было не в том, что венгр был намного меньше ростом, а в том, что у Эдварда после несчастного случая, случившегося с ним в двадцатилетнем возрасте, вместо одной ноги был протез. Оппи всегда сочувствовал ему еще и по той причине, что его родная мать родилась с сильно недоразвитой и деформированной кистью правой руки и всю жизнь пользовалась механическим протезом.

Некоторое время они плелись по утрамбованной дороге, удаляясь от лабораторного корпуса. Теллер вытер пот со лба рукавом голубой рубашки и широким взмахом руки обвел всю Гору.

– У нас тут собрана величайшая коллекция, позволю себе употребить это слово, гениев, какую только видело человечество. Оппи, как вы называли нас?

Неуправляемые коты, подумал Роберт. Но вслух сказал:

– Светила.

Голос Теллера звучал глухо, как рокот товарного поезда, проезжающего вдали среди ночи.

– Замечательно! Светила! Кто мог бы лучше нас решить такую проблему?

Оппи покачал головой.

– Решить? Вот-вот наступит конец света. Все это не что иное, как деление на нуль; решать просто нечего.

– Вы ведь родились здесь, в Штатах, да?

Оппенгеймер нахмурился на этот non sequitur

[35], перешагнул через выбоину в дороге и сказал:

– Да, в Нью-Йорке.

– Поэтому вы в некотором роде отклонение от нормы. Взгляните на наших коллег. Я, как и многие другие физики, родом из Будапешта. Бете – из Страсбурга. Ферми? Из Рима. Сегре – из Тиволи. Пайерлс – из Берлина, и Фукс, полагаю, тоже родился где-то в Германии.

– Да, – ответил Оппи. – И что из того?

– Мы все беженцы, иммигранты: когда условия на родине стали невыносимыми, мы ее покинули.

– Покинули? – повторил Оппи. – Вы что, не слышали, о чем мы говорили? Нам некуда деваться. Земля погибнет.