Оппенгеймер. Альтернатива

Готовясь к сегодняшнему коллоквиуму, Теллер с разрешения Оппенгеймера заказал в фотолаборатории базы слайд, демонстрирующий три различных набора солнечных спектров. Сейчас он вставил его в проектор «Кодак» и включил. Все уставились на полотно экрана, свисающего с потолка, где появились три горизонтальные полосы в оттенках серого, прерываемые вертикальными линиями различной степени затемнения. Даже с первого взгляда было очевидно, что верхняя и нижняя части почти одинаковы, а вот та, что посередине, казалась сложнее. Около верхней имелась подпись «1929», средней – «1938», а на нижней – нынешняя дата, «1945».

Присутствующие сразу заговорили.

– Вы нас разыгрываете, – сказал Ферми. – Средняя линия не имеет отношения к нашему Солнцу, это звезда класса F.

– Представьте себе, это наше Солнце, – заверил его Бете, сидевший в третьем ряду. – Совершенно бесспорно, эту спектрограмму я делал лично.

– В таком случае как соотнести ее с теми, что были сделаны до и после? – требовательно спросил Ферми. – У вас сильные линии поглощения углерода, а на верхнем и нижнем снимке их практически нет.

– Интригует, не правда ли? – ответил Теллер. – Естественно, мы ведь лишь двадцать лет назад узнали, из чего состоят звезды. – Сесилия Пейн-Гапошкина определила, что звезды почти полностью состоят из водорода и гелия; до этого предполагалось, что Солнце (хотя оно, естественно, намного горячее) по составу сходно с Землей, поскольку они, предположительно, родились из одного и того же сгущающегося облака материи. – Причем из этих двадцати лет нужно вычесть последние шесть: с тех пор как в Европе началась война, почти никаких данных не добавлялось. – Он посмотрел на коллег. – В любом случае очевидно, что, если мы хотим когда-нибудь воспроизвести термоядерный синтез здесь, на Земле, мы должны правильно понимать, как это происходит в природе. Недавно я разработал набор уравнений, которые, как мне кажется, точно описывают этот процесс, но они не учитывают спектры Ханса или, как я теперь определил, проконсультировавшись с рядом экспертов, больше того – любые спектрограммы Солнца, сделанные в период с января по апрель 1938 года. По отношению к периодам до и после этого интервала мои протон-протонные уравнения работали, но в этот отрезок времени с Солнцем случилось что-то, заставившее его временно нагреться настолько, чтобы там заработал термоядерный синтез по циклу C-N-O.

– Если бы Солнце нагрелось настолько, мы не могли бы этого не заметить, – сказал Оппи, сидевший в первом ряду, и, повернувшись на стуле, обвел взглядом сидевших позади. – Изменение сказалось бы на земном климате.

– Представьте себе, оно сказалось, – ответил Теллер. – Мой друг Джонни фон Нейман из Института перспективных исследований в последнее время очень увлекся прогнозированием погоды и внимательно изучал метеорологические данные прошлых лет. Он говорит, что тот период действительно оказался теплее нормы в статистически значимой степени, хотя воздействие ощущалось больше в Южном полушарии, чем здесь.

– Это естественно, – вставил Альварес, – ведь во время нашей зимы к Солнцу обращено Южное полушарие.

Теллер кивнул:

– Совершенно верно. Еще та зима была исключительной по части северных сияний. Так что мы имеем дело с интересной аномалией. Солнце несколько месяцев лихорадило, у него была повышенная температура. Теперь вопрос: почему это случилось?

Оппи имел немалое преимущество перед всеми остальными: он уже видел две спектрограммы, а также обдумывал проблему с того самого дня, когда пришло письмо от Эйнштейна. Тем не менее только сейчас, когда он увидел все три спектрограммы сразу, в его мозгу что-то щелкнуло.

– Значит, – сказал он, – проблема не в расчетах Теллера.

– Совершенно верно, – самодовольно отозвался Теллер.

– Но и не в спектрограммах Бете, – продолжал Оппи. Все внимание сразу переключилось на него. – Проблема, – сказал он, – в самом Солнце. И мне кажется, я знаю, в чем она состоит.

Тишина воцарилась такая, что стало слышно жужжание вентиляторов под потолком и шипение диапроектора.

– Что ты имеешь в виду? – прервал затянувшуюся паузу Боб Сербер.

Оппи показал на экран:

– Посмотри сюда, Боб. Мы с тобой вместе писали статью, в которой опровергали гипотезу Льва Ландау, заявившего, что Солнце обладает нейтронным ядром.

– Эту гипотезу высказывал не только Ландау, – сказал Бете. – Первым с этим предположением выступил Фриц Цвикки.

Оппи лишь отмахнулся – он терпеть не мог Цвикки – и продолжал говорить, глядя на Сербера:

– И мы доказали, что такое ядро могло бы составлять не больше одной десятой солнечной массы. В большей пропорции оно…

– …Будет нештабильно, – прошепелявил Сербер, и Оппи увидел, что в глазах его старого друга вспыхнул огонек понимания.

– Точно. Нестабильность, которая потребовала бы разрешения – разрешения, которое, вероятно, повысило бы температуру Солнца на короткий период.

– Период, в ходе которого я сделал свои спектрограммы и выявил углеродно-неоново-кислородный синтез в качестве главного источника солнечной энергии.