Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Однажды по дороге на работу Элтентон, возбужденный сводками с фронта, воскликнул: «Я хотел бы, чтобы войну выиграла Россия, а не фашисты, и я бы сделал все что угодно, чтобы ей помочь». Вож утверждает, что Элтентон затем сказал: «Я попытаюсь поговорить с Шевалье или Оппенгеймером и дать им понять, что буду счастлив передать русским любую информацию, какую они посчитают полезной».

Вожу политические взгляды Элтентона, которые он выставлял напоказ, казались простодушными и незрелыми. В худшем случае «его облапошило русское консульство». Элтентон откровенно болтал о друзьях в советском консульстве Сан-Франциско и хвастал, что может отправить информацию в Россию с помощью знакомых сотрудников консульства. (Агенты ФБР действительно засекли, что он несколько раз встречался с Ивановым в 1942 году.) Более того, Элтентон возвращался к этой теме не один раз. Вож вспоминал: «Он то и дело повторял: “Вы же знаете, мы ведем войну на одной с русскими стороне, так почему мы им не помогаем?”». Когда один из попутчиков спросил: «Разве такие вещи не делаются по официальным каналам?», Элтентон ответил: «Ну, я сделаю, что смогу».

Однако несколькими неделями позже он сообщил Вожу и остальным: «Я поговорил с Шевалье, а Шевалье поговорил с Оппенгеймером, и Оппенгеймер сказал, что не желает с этим связываться». Элтентон был расстроен, и Вож решил, что затея ни к чему не привела.

Эту историю, рассказанную Вожем Мартину Шервину в 1983 году, подкрепляют показания, которые Вож дал ФБР в конце 1940-х годов. После войны из-за связи с Элтентоном Вож едва не потерял работу. Когда ФБР предложило снять подозрения, если он согласится быть осведомителем, Вож отказался. Однако ФБР убедило его подписать свидетельские показания на Элтентона, в которых среди прочего говорится следующее: «Джордж и Долли Элтентон, надо признать, подозрительные личности. Они жили в Советском Союзе и открыто выражают симпатию советскому режиму. Джордж предпринимал очевидные попытки помогать русским во время Второй мировой войны». Излагая содержание разговоров с Элтентоном в «утином автоклубе», Вож писал: «Мы так и не сумели убедить Джорджа в порочности коммунизма, а он никого не сумел обратить в свою веру».

Через несколько лет, когда в 1954 году личность Элтентона всплыла в связи со слушанием Оппенгеймера, Вож счел, что правительство составило об Элтентоне ошибочное представление: «Будь он настоящим шпионом, не стал бы говорить об этом так открыто. Он бы прикинулся совершенно другим человеком».

Часть третья

Глава пятнадцатая. «Он стал большим патриотом»

В его присутствии я вырастал как личность. <…> Я подражал Оппенгеймеру и попросту боготворил его.

Роберт Уилсон

Для Оппенгеймера началась новая жизнь. Должность заведующего военной лабораторией, объединяющего усилия разбросанных по всей стране объектов Манхэттенского проекта и направляющего их на создание пригодного к боевому применению атомного оружия, требовала от Роберта навыков, которых у него не было, решения задач, которых он не мог себе вообразить, выработки рабочих привычек, полностью расходящихся с прежним образом жизни, и привыкания к новой линии поведения (например, работе в режиме строгой секретности), которая была для него неудобной и эмоционально чуждой. Не будет преувеличением сказать, что ради успеха Оппенгеймеру в возрасте тридцати девяти лет пришлось перестроить приличную часть если не разума, то личных качеств, причем сделать это в короткое время. Любой аспект новой работы проходил по графе «срочно». Сроки задавались невозможные, и очень немногое — трансформация Оппенгеймера не исключение — удавалось выполнить вовремя. И все же он был близок к тому, чтобы уложиться в срок, что отражает степень его целеустремленности и силу воли.

Роберт всегда мечтал соединить любовь к физике с пылким обожанием пустынных плоскогорий Нью-Мексико. Теперь у него появился этот шанс. 16 ноября 1942 года он и Эдвин Макмиллан, еще один физик из Беркли, а также офицер сухопутных войск майор Джон Х. Дадли приехали в Хемес-Спрингс, глубокий каньон в сорока милях северо-западнее Санта-Фе. Осмотрев десяток мест на юго-западе США, Дадли наконец остановился на Хемес-Спрингс как наиболее удобной точке для новой военной лаборатории. Оппенгеймер помнил это место по своим конным прогулкам как «прелестный уголок, приемлемый во всех отношениях».