Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Новость по-настоящему шокировала Оппенгеймера. «Могу сказать, что я об этом не слышал, — заявил он Лансдейлу. — Я знаю об одной попытке получения информации в прошлом, но я не могу… не помню дату, хотя старался ее вспомнить».

Разговор вскоре перешел на роль Компартии, оба признали, что слышали о партийной директиве — любой выполняющий секретную работу член партии должен покинуть ее ряды. Роберт заметил, что его брат Фрэнк разорвал связи с партией. Более того, полтора года назад, начав работу в рамках проекта, Роберт попросил жену Фрэнка Джеки прекратить общение с членами КП. «Послушались ли они меня на самом деле, я не знаю». Роберт признался, что его тревожили друзья брата — «очень левые, и я считаю, что участие в собраниях их ячейки не всегда можно назвать полезными контактами».

Лансдейл со своей стороны объяснил, каким он видит подход к вопросам безопасности. «Вы не хуже меня знаете, — сказал Лансдейл, — как трудно доказать наличие коммунистических взглядов». К тому же главная задача состояла в создании «изделия», и, по мнению Лансдейла, политические настроения сотрудника не играли роли, если только не мешали работе. В конце концов, все одинаково рисковали жизнью, стремясь вовремя создать бомбу, и «мы не хотели бы удушить [проект] заботой о его охране». Однако, если человека подозревали в шпионаже, требовалось решение — то ли отдавать его под суд, то ли попросту снять с проекта.

После такого вступления Лансдейл напомнил Оппенгеймеру о том, что тот рассказал Пашу об Элтентоне. Оппенгеймер еще раз повторил, что не считает правильным называть имя человека, передавшего предложение Элтентона. Лансдейл заметил, что Оппенгеймер говорил о «трех сотрудниках проекта», на которых выходил посредник, и что все «в принципе, послали его к черту». Оппенгеймер подтвердил, что это правда. Лансдейл спросил Оппи: может ли он быть уверен, что Элтентон не выходил на других ученых. «Нет, — ответил Оппенгеймер. — Я не могу этого знать». Он выразил понимание, почему Лансдейл так стремится вскрыть канал первой попытки выхода на ученых, но по-прежнему не захотел вмешивать в это других.

«Я не решаюсь назвать другие имена, потому что не считаю остальных известных мне людей в чем-либо виноватыми. <…> Они не из тех, кого можно как-то привязать к этому делу. То есть я чувствую, что в этом нет никакого порядка и системы». Поэтому он счел «справедливым» не называть имя посредника «из чувства долга».

Сменив тему, Лансдейл попросил Оппенгеймера назвать имена тех сотрудников проекта в Беркли, кого он считал настоящими или бывшими членами Компартии. Оппенгеймер назвал несколько фамилий. Во время последнего визита в Беркли он узнал, что членами партии были Росси Ломаниц и Джо Вайнберг. И секретарша Джейн Мьюр. Из числа сотрудников Лос-Аламоса некоторое время состояла в партии Шарлотта Сербер. В отношении своего друга Боба Сербера он сказал: «Я допускаю такую возможность, но точно не знаю».

— А как насчет Дэйва Хокинса?

— Не думаю. Я бы не сказал.

— А сами вы когда-нибудь были членом Коммунистической партии?

— Нет.

— Вы, вероятно, состояли во всех организациях-вывесках на побережье[17].

— Почти, — небрежно ответил Оппенгеймер.

— Можно ли сказать, что в какой-то период времени вы были попутчиком?

— Пожалуй. Мое участие в таких вещах было очень коротким и очень интенсивным.

Позднее Лансдейл попросил объяснить, почему Оппенгеймер принимал такое интенсивное, хотя и непродолжительное участие в делах партии, но так и не вступил в ее ряды. Оппенгеймер заметил, что многие люди, с которыми он дискутировал, вступали в партию из «обостренного чувства справедливости». Некоторые из них «проявляли невероятный пыл», сродни религиозному фанатизму.

«Чего я не понимаю, — прервал его Лансдейл, — так это одной особенности. Они не придерживаются постоянных идеалов. <…> Возможно, они придерживаются марксизма, но в то же время следуют всем зигзагам и поворотам партийной линии, лишь бы угодить внешней политике другого государства».

Оппенгеймер согласился с выводом, сказав: «Это не просто взбалмошное убеждение. <…> Я считаю совершенно немыслимо[.] Мое членство в Коммунистической партии. [Ясно, что Оппенгеймер хотел здесь сказать, что считает “немыслимым” свое вступление в Компартию.] В тот период, когда я участвовал, было много положений, в которые я горячо верил, в их правильность и в задачи партии…»

— Позвольте спросить, что это был за период?

— Это было во время испанской войны перед заключением [германо-советского] пакта.

— Перед заключением пакта? Вы в это время с ними порвали? Я правильно понял?

— Я ничего не рвал. Мне нечего было рвать. Я всего лишь постепенно ушел из одной организации за другой. (Курсив наш.)

Когда Лансдейл попытался еще раз выведать у него фамилии, Оппенгеймер ответил: «Я поступил бы низко, если бы стал вмешивать человека, о чьей невиновности готов побиться об заклад».

Лансдейл вздохнул и закончил опрос фразой «хорошо, сэр».