Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Китти жаловалась Шерр, что «Оппи не умеет играть и веселиться». По ее словам, муж был «слишком привередлив». Китти, разумеется, не ошибалась, считая Роберта безумно надменным и отчужденным. Он никогда не давал волю эмоциям. Муж и жена выглядели полярными противоположностями друг друга. В то же время непохожесть вызывала взаимное притяжение. Хотя их брак нельзя было назвать удачным, после десяти лет и рождения двух детей Оппенгеймеров связали прочные узы взаимозависимости.

Вскоре после переезда в Принстон Шерр была приглашена в Олден-Мэнор на пикник. После пикника горничная принесла трехлетнюю Тони из детской спальни. Шерр с тех пор, как Оппи предложил ей удочерить Тони в Лос-Аламосе, больше не видела ребенка. «Очень милая девочка, – вспоминала Шерр. – Высокие, как у Китти, скулы, черные глаза и черные волосы, но кое-что от Оппи в ней тоже было». Тони подбежала к отцу и взобралась ему на колени. «Она положила голову ему на грудь, – сказала Шерр, – он обнял ее. И, посмотрев на меня, кивнул». Шерр, чуть не прослезившись, поняла, что он хотел сказать. «Он молча говорил мне: ты была права, я ее очень люблю».

И все же Оппенгеймерам недоставало жизненной энергии для выполнения родительских обязательств. «Мне кажется, быть ребенком Роберта и Китти Оппенгеймер, – заметил сосед по Принстону Роберт Странски, – величайшее несчастье». «Чисто внешне, – говорила Шерр, – он был очень мил с детьми. Я ни разу не видела, чтобы он вышел из себя». Однако с годами ее отношение радикально изменилось. Шерр заметила, что шестилетний Питер вел себя тихо и стеснительно, и, чтобы расшевелить мальчика, посоветовала Китти показать его детскому психиатру. Однако, поговорив с мужем, Китти сообщила, что тот не хочет подвергать ребенка психотерапии, которую Роберт сам с отвращением перенес в детстве. Это возмутило Шерр, она приняла Роберта за одного из тех отцов, кто «не допускает мысли, что его сын может нуждаться в помощи». Он «разонравился ей как человек». «Чем больше я за ним наблюдала… чем чаще его видела, тем меньше он мне нравился, интуиция подсказывала мне, что он ужасный отец».

Шерр судила Роберта слишком строго. И он, и Китти пытались поддерживать контакт с сыном. Когда Питеру было шесть или семь лет, Китти помогла ему смастерить электрическую игрушку – квадратную дощечку со множеством лампочек, звонков, предохранителей и переключателей. Питер называл ее «моя диковина» и продолжал играть с ней целых два года. Однажды вечером 1949 года Дэвид Лилиенталь заглянул к Оппенгеймерам и застал Китти сидящей на полу и терпеливо пытающейся починить «диковину». Через час, когда она ушла на кухню готовить ужин, Роберт «с видом любящего свое чадо родителя занял место на полу, где его жена пыталась разобраться с путаницей проводов». Пока Роберт сидел с сигаретой в зубах и возился с проводами, Питер прибежал на кухню и громко спросил Китти: «Мама, а папа не сломает “диковину”?» Все присутствующие рассмеялись при мысли о том, что человек, управлявший созданием «штучки», мог не справиться с детской игрушкой.

Несмотря на подобные сцены семейной идиллии, Роберт, вероятно, слишком часто отвлекался, чтобы быть заботливым отцом. Однажды Фримен Дайсон спросил его, не трудно ли Питеру и Тони иметь отцом «такого проблематичного человека». Роберт с привычной беспечностью ответил: «О, с ними все в порядке. У них нет воображения». Дайсон позже заметил, что Роберт был способен «в чувствах к окружающим на быстрые, непредсказуемые переходы от теплоты к холодности». Детям приходилось нелегко. «Постороннему вроде меня, – рассказал впоследствии Пайс, – семья Оппенгеймера казалась адом на Земле. Но самое худшее было то, что страдать неизбежно приходилось двум детям».

Несмотря на «диковину» и прочие подарки, между Китти и Питером так и не возникло настоящей близости, их отношения оставались довольно натянутыми. Роберт видел причину в Китти. «Роберт считал, – говорила Хобсон, – что из-за эмоциональной вспышки их любовной страсти Питер родился слишком рано и что Китти никогда это не простила». К одиннадцатилетнему возрасту Питер стал пухленьким, и Китти непрерывно придиралась к нему из-за лишнего веса. С едой в доме и без того было не густо, а Китти вдобавок посадила Питера на строгую диету. Между матерью и сыном часто возникали стычки. «Она превращала жизнь мальчика в ад», – свидетельствовала Хобсон. Шерр соглашалась с ней: «Китти была с ним очень и очень нетерпелива. Она была напрочь лишена интуитивного понимания детей». Роберт безучастно стоял в стороне, а когда на него нажимали, в споре всегда принимал сторону Китти. «Он [Роберт] относился к детям с любовью, – вспоминал доктор Хемпельман. – Никогда их не наказывал. Это всегда делала Китти».