«Еще один обед состоялся, – писала Урсула Нибур, супруга доктора Рейнгольда Нибура, стипендиата, приехавшего в институт на один год, – в доме Оппенгеймеров в прекрасный весенний день. Китти украсила дом массой желтых нарциссов». Там же присутствовали Джордж Кеннан с женой. «Роберт вел себя как самый обаятельный, гостеприимный хозяин». После обеда гости спустились в нижние жилые покои пить кофе. В ходе беседы Роберт выяснил, что Кеннан не знаком с творчеством поэта XVII века Джорджа Герберта. Герберт был одним из любимых поэтов Оппи, он достал с полки старое издание и начал читать вслух «своим проникновенным голосом» стихотворение Герберта «Шкив», посвященное человеческой неугомонности – черте, которой был сполна наделен и сам Оппенгеймер.
Стихотворение заканчивалось следующими строками:
Глава тридцатая.
Наша атомная монополия подобна тающему на солнце торту из мороженого…
Двадцать девятого августа 1949 года на спецполигоне в Казахстане Советский Союз провел тайное испытание атомной бомбы. Через девять суток американский самолет атмосферной разведки В-29 в северном регионе Тихого океана с помощью бумажного фильтра, специально предназначенного для этой цели, засек взрыв по его радиоактивному следу. 9 сентября новость доложили высокопоставленным чиновникам в администрации Трумэна. Все отказывались в нее поверить, да и сам Трумэн выразил сомнения. Чтобы прийти к окончательному выводу, улики поручили проанализировать группе экспертов. Как и следовало ожидать, министерство обороны назначило старшим группы Ванневара Буша. Во время телефонного разговора он предположил, что ввиду технического характера вопроса старшим лучше было бы назначить доктора Оппенгеймера. Генерал ВВС заявил, что военные предпочитают Буша.
Буш согласился, но настоял, чтобы Оппенгеймера тоже включили в группу. Звонок Буша застал Оппенгеймера сразу же после возвращения из «Перро Калиенте». Группа экспертов собралась утром 19 сентября и заседала пять часов. Хотя заседание вел Буш, многие вопросы ставил Оппенгеймер. К обеду все согласились, что улики неопровержимы: «Джо-1» действительно представлял собой испытание атомной бомбы, причем близкой родственницы плутониевой бомбы, созданной в рамках Манхэттенского проекта.
На следующий день Лилиенталь доложил президенту о выводах экспертной группы и попросил его немедленно выступить с заявлением. Лилиенталь упомянул в своем дневнике, что Трумэн «не соглашался, пока не перебрал все контрдоводы». Президент упирался, не веря, что Советы могли создать настоящую бомбу. Он сказал Лилиенталю, что хочет взять несколько дней на размышление. Услышав об этом, Оппенгеймер не поверил своим ушам и пришел в негодование. Он был уверен, что Америка упускает возможность захватить инициативу.
Наконец тремя днями позже все еще сомневающийся Трумэн неохотно выступил с заявлением об атомном взрыве на территории Советского Союза. Президент подчеркнуто не упомянул, что речь идет об атомной бомбе. «И что теперь? – лаконично отреагировал Оппенгеймер. – Главное, не кипятиться».
«Операцию “Джо” можно было предсказать», – спокойно заявил Оппенгеймер репортеру журнала «Лайф» осенью того же года. Он всегда считал, что американская монополия на ядерное оружие долго не продержится. Годом раньше в интервью журналу «Тайм» Оппенгеймер предупредил: «Наша атомная монополия подобна тающему на солнце торту из мороженого…» Теперь Роберт высказал надежду, что появление бомбы у Советов убедит Трумэна сменить курс и возобновить прерванные в 1946 году усилия по установлению международного контроля над ядерными технологиями. В то же время он боялся, что администрация сгоряча наломает дров, – до него доходили слухи о планах превентивного удара. Дэвид Лилиенталь застал друга в «исступленном, нервическом состоянии». Оппи сказал Лилиенталю: «На этот раз мы должны не упустить шанс и покончить с тлетворным влиянием секретности».
Оппенгеймер считал одержимость администрации Трумэна секретностью иррациональной и контрпродуктивной. Он и Лилиенталь весь год пытались подтолкнуть президента и его советников к большей открытости в ядерных вопросах. Теперь, когда у Советов появилась своя бомба, рассудили они, чрезмерная секретность окончательно потеряла смысл. На заседании консультативного комитета КАЭ по общим вопросам Оппенгеймер выразил надежду, что достигнутый в СССР успех подвигнет США к принятию «более рациональной политики безопасности».