Вот такой язвительный ответ дал Донн тем дамам, которым, по-видимому, «Годовщины» не очень понравились. Это был 1613 год, у Донна начался период глубокой депрессии. Из первых строк «Прощания: о книге» ясно, что Судьба жестоко обошлась с влюбленными. Донн готов ей мстить, он предлагает своей Лауре составить книгу из их писаний, тех «Myriads of letters», которыми они обменивались. Книга будет жить века. И тогда мир узнает, как велика и прекрасна, вопреки всему, была их любовь. Но любимая не вняла его просьбемольбе; из элегии XV мы знаем, что между ними произошел разлад из-за предательства друга; в ней Донн умоляет «dearest love» начать все сначала: Я буду вновь тебя лелеять нежно;
Ив этом счастье краткий жизни срок
Продлится. Как художник, что восторг
Находит в созиданье, не в холсте Готовом.
I could beginne againe to court and praise;
And in that pleasure lengthen the short days
Of my lifes lease; like Painters that do take
Delight, not in made worke, but whiles they make.
Этим изящным эвфемизмом Донн объясняет любимой женщине, что любовь их (возможно, платоническая) будет самодостаточна без надлежащего завершения. Его предложение было отвергнуто. И Донн уезжает с сэром Робертом Друри во Францию. А потом, вернувшись в 1612 году, пишет траурную поэму, оплакивающую сразу двух Елизавет – дочь сэра Роберта Друри и свою Лауру, как свидетельствует Холл в собственном траурном послании – предисловии ко «Второй годовщине».
Хочу добавить, что, поскольку нет достоверной хронологии стихотворений Донна, – об этом говорят все его исследователи, – то предлагаю свою датировку, основанную на событиях жизни всех участников драмы. Стихи Джона Донна ходили среди друзей в списках, многие рукописные тексты сохранились до наших дней. И они все, кроме тех, что посвящены его жене – в них есть указание на это, – относятся ко второй половине первого десятилетия XVII века. Они привязаны содержанием ко «Второй годовщине», опубликованной в 1612 году. История с «Годовщинами» – еще одна крупица, из которых складывается пестрая картина далекого прошлого: поэтом-соперником Шекспира, о котором мы знаем из «Сонетов», был Джон Донн. Джозеф Холл был хорошо осведомлен о личной жизни и творчестве литераторов того времени. Сочиняя сатиры в конце девяностых, Холл не жалел розг для Лабео.
Поэма «Венера и Адонис», на его пуританский взгляд, – верх непотребства. Холл не хотел открывать настоящего имени автора. Значит, и сам «Лабео» писал анонимно, не желая обнародовать свое имя. В другой сатире (книга 4, сатира 1, строки 35-51) Холл прямо говорит, что Лабео, чтобы избежать дурной молвы, может спрятаться за именем другого человека.
Но не говорит, за чьим. В этой же сатире (строки 38-39) бесспорная ссылка на «репортаж» «Геста Грейорум», где описаны рождественские празднества в Грейз-инн, происходившие зимой 1594-1595 годов. В «Гесте» Бэкон и Ратленд связаны неразрывно. В ней рассказано о представлении «Комедии ошибок» (пьеса Шекспира) в дни празднеств и помещены шесть речей советников принца; речи эти, по убеждению Спеддинга, написаны Бэконом. В «Гесте» достаточно неприличных мест, способных вызвать гнев Джозефа Холла. Знал Холл и псевдоним автора
«Венеры и Адониса» – «William Shakespeare», и его раздражала хвастливая, как ему казалось, цитата из Овидия. И еще одно – Холл неоднократно, в разных сатирах, повторяет: Стыдись, Лабео, хорошо пиши,
Иль вовсе не пиши, или пиши один.
Из чего бесспорно вытекает, что, во-первых, Лабео писал не один. Гибсон ошибся, уверяя читателя, что Холл давал Лабео запоздалый совет: лучше бы ему не писать непристойной поэмы «Венера и Адонис». Холл призывал Лабео писать лучше, чище. Или вообще не писать. Во-вторых, к 1597 году Лабео уже давно признанный поэт. И, в-третьих, Лабео в это время пожелал расстаться с изящной словесностью. А Лабео – это Бэкон, у меня больше доверия к современникам Шекспира, чем к моим, которые находятся во власти мифа, и их мнение не только ошибочно, но и предвзято.
Согласимся и мы, что Лабео – Бэкон. Значит, по крайней мере лет десять он был уже известным в своих кругах драматургом. С какого-то времени он начал сотрудничать с талантливым пасторальным поэтом – «пастушком», как звали поэтов-придворных. А потом вдруг к 1597 году по какой-то причине бросил писать пьесы. Но ведь именно последние три с половиной года XVI века были исключительно плодотворны в творчестве Шекспира. В сущности, в этом соль всей истории взаимоотношений Бэкона и Ратленда за два десятилетия совместной работы – сочиняя пьесы, которые шли на разных сценах, почти десять лет, Бэкон к концу века отринул сочинительство. И считать, что Холл ошибся, упрекая именно Бэкона в непристойном сочинительстве (это, по его мнению, смертный грех), значит принимать желаемое за действительное. Не надо бояться смотреть правде в глаза.