Оправдание Шекспира

Это писалось в самый расцвет творчества Ратленда-Шекспира, во второе десятилетие, когда его поэтический и творческий гений достиг апогея; в словах Бэкона слышится антитеза: сочинять ради забавы своей и чужой – зряшное дело, мыслить и писать, дабы принести человечеству осязаемое благо, – великое. И в итоге, возвеличивая роль знания, Бэкон сильно принизил роль поэзии (драматургии). Он и его последователи неоднократно подчеркивали, что польза драматического искусства для пользы знаний себя изжила. «Нехорошо слишком долго задерживаться в театре. Давайте пойдем в храм рассудка или во дворец ума; к этому храму следует приближаться с большим вниманием и почтением» [89]. Вот еще одно высказывание о поэзии: «Поэзию же можно сравнить со сновидением: она приятна, разнообразна, хочет казаться владеющей чем-то божественным, на что претендуют и сами сновидения.

Однако настало время мне пробудиться, оторваться от земли и пронестись по прозрачному эфиру философии и наук» [90]

.

Его отношение к поэзии было подхвачено и развито следующими поколениями ученых. Бэкону вторят продолжатели и его взглядов на античные мифы. (Бэкон слышал в них дыхание лучших времен, отголоски истинных знаний, которыми, по его мнению, обладали древние.) Генри Рейнольдс в «Mythomystes» (1633) утверждает: «Нынче истинными поэтами почитаются философы». Эти слова, сказанные через семь лет после смерти Бэкона, бальзамом бы пролились на его авторское самолюбие. Но хотя первым толчком для такого воззрения было именно его – в более поздние годы жизни – отношение к поэзии, крепло оно под воздействием великих научных открытий: пришла пора «Нового знания». И параллельно развивалось отрицание поэзии, какой та была в течение полувека: с начала девяностых XVI века и до начала сороковых следующего столетия, то есть до гражданской войны.

Начиная с 1605 года Бэкон, сочинявший когда-то пьесы в духе Сенеки, исторические хроники, а потом бросивший литературные «забавы», передал поэтическое перо Ученику, занялся писанием ученых трудов, прерванным на десятилетие (1610-1621) государевой и государственной службой. Возвратился в науку Фрэнсис Бэкон после падения с самых высот власти. Оставил он и розенкрейцерские забавы. После 1621 года розенкрейцерский бум стал быстро стихать, а потом и вовсе затих.

КОРОТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Бэкон один из двух главных героев книги, и потому в самом начале необходимо внести ясность в те давние события, которые истолковываются многими историками так, что великий Бэкон в наших глазах выглядит омерзительным взяточником, коррумпированным судьей.

Приведу один пример того, как от неправильного понимания текста письма Бэкона, отсюда и неправильный перевод, пострадала честь Бэкона в глазах русских читателей. Во вступительной статье А.Л. Субботина к двухтомному собранию сочинений Бэкона [91] приводится знаменитое письмо Бэкона 1591 года лорду Берли, премьер-министру, мужу его тетки с материнской стороны и многолетнему другу отца. Чей перевод письма – не указано. В нем есть такие строки: «Lastly, I confess that I have as vast contemplative ends, as I have moderate civil ends: for I have taken all knowledge to be my province; and if I could purge it of two sorts of rovers, whereof the one with frivolous disputations, confutations, and verbosities, the other with blind experiments and auricular traditions and impostures, hath committed so many spoils, I hope I should bring in industrious observations, grounded conclusions, and profitable inventions and discoveries; the best state of that province. This, whether it be curiosity or vainglory, or nature, or (if one take it favorably), philanthropy, is so fixed in my mind as it cannot be removed. And I do easily see, that place of any reasonable countenance doth bring commandment of more wits than of a man’s own; which is the thing I greatly affect».

Первое предложение до половины переведено не совсем точно. Последние два не только не точно, но с грубейшей ошибкой. И из этой ошибки делается подлейший вывод.

Привожу весь перевод: